– Слишком все обще. Как ты видишь ситуацию?

– Поленов приходит к Роминой просить денег. Она отказывает. В нем просыпается давняя любовь и ревность. Он насилует ее, и, от отчаянья, убивает. Потом крадет драгоценности. Отсюда деньги на лечение, возможность расплатиться с должниками. Пришел, нежданный. Ушел стремительно. И пальцы его на стекляшке. Он же наркоман. Может, и приходил под кайфом, или ломка была. А потом, когда дошло до него, что наделал, тут и вколол себе под завязку.

– Имеет право быть. Ждем экспертизу.

– Анна Андреевна, милая моя, хорошая, что же такое стряслось? – Марина приехала в Москву всех повидать, а теперь сидела перед Вербиной старшей. – Я не могу в это поверить, у меня не получается.

– Вот и стряслось, хочешь – верь, хочешь. С Тиной вчера разговаривала, она все пытает – как у вас? Как? Я и не говорю пока. Но придется. Не простит, если Елену свою не проводит.

Тина уже год как жила в Испании. Работала в балетной труппе. А Марина стажировалась в Колумбийском университете, приехала на месяц из Нью-Йорка.

– Сначала они писали, что Ромин убил свою жену. А теперь следствие открыло, что она погибла от руки любовника наркомана. Я позвоню Максиму. Я хочу поддержать его.

– Правильно, девочка. Тут что-то не так.

– Максим совсем никуда. Он не может ни понять, ни объяснить. Только твердит, что не убивал, и про птицу Феникс что-то. И про предсказание в стихах. Да кто ж его подозревать-то может?

– Он тебе-то рад? Видеть хочет?

– Об этом не говорили. Да и в утешительницы я не пойду. Так, сострадание.

– Сострадание – хорошо. Но помочь разобраться надо. Если получится. Мы можем с тобой навестить Максима Петровича?

– Спрошу.

Даже на лестничной клетке, у закрытых дверей, чувствовалось, что в доме предстоят похороны. Тело увезли в морг, но смерть осталась в избранном жилище.

Максим помог раздеться. «Спасибо, что пришли. Проходите» – сказал он механически и, следом за Анной Андреевной и Мариной, прошел в гостиную.

– Это моя тетушка, Клавдия Ивановна, – и представил тетушке посетительниц.

Какое-то время молчали. Марина преисполнилась горести: исчез привычный господин Максим Ромин. Знакомые черты с трудом просматривались в осунувшемся и измученном хозяине дома, все действия которого производились через невмоготу. Тетушка оказалась женщиной крупной, с властным и даже вызывающим выражением глаз, затаившихся на малосимпатичном лице. «Ну, мы-то за себя постоим» – вот что выражал ее взор.

Анна Андреевна нарушила тишину. Не нарушила, а просто влила звук голоса в молчание тяжелых мыслей.

– Максим Петрович, прости, чем мы можем тебя утешить? Только помолчать с тобою скорбно. Так и сделали. Но гибель супруги твоей таинственна и насильственна. И, чтобы жить дальше, нужно сделать трагедию раскрытой. Узнать, откуда пришла. Ты веришь – я только добра тебе желаю.

– Да, да, спасибо. Но ведь ведется следствие. И они говорят, что «нащупали нити», а скоро будет полная ясность.

– Я следствий никаких производить не собираюсь. Но я хочу помочь тебе, Тине, Марине. Всем, кто знал погибшую. Ты не обессудь.

– Вы что же это, провидица какая будете? Или наша русская мисс Марпл? – включилась тетушка, и на лице ее читалось осуждение.

Анна Андреевна смотрела на Максима. И он встрепенулся.

– Да, да, конечно. Не знаю, в чем ваша помощь может выразиться, но я хочу принять ее. В любом случае, с благодарностью за участие.

И впервые посмотрел на Марину, с открытой болью и теплотой.

– Анна Андреевна поможет, – как бы ответила она.

Сначала Вербина поднялась в спальню, прибранную, но зловещую. Пробыла там некоторое время. Максим показал почту в компьютере, распечатанное стихотворение – тоже. Сохранившееся стекло. И фотографии Елены. Вербина пристально вглядывалась.

Марина, с тетушкой, молчали в гостиной.

– А где фото с художником, о котором в газете писали? – задумчиво спросила исследовательница.

– Оно в материалах у следователя.

– Вы не могли бы выяснить, когда можно подъехать к нему? Скажите – у меня есть информация, что может быть интересной.

Максим узнал моментально.

– Сегодня в четыре.

– Ты должен собраться. Не барышня, чтоб вечно горе горевать. Помнишь? – какие бы не были горести – они пройдут. Надо только не сходить с пути. А он намечен правильно. Ведь ты же боец, Максимушка.