и придется тебе принести в жертву не гуся, а телку

или даже лошадь.

Петыр махнул рукой и, ничего больше не сказав,

отошел от Извая.

Канай Извай постоял, дождался Ороспая.

— Поговорил с Мосолом Петыром...

— Ну и как?

— Учителя он хвалил.

— Этот дьявол не одного Петыра, многих в

деревне обдурил. Если так пойдет дальше, люди

отшатнутся от нашей веры. Раньше-то разве могло

быть такое? Разве кто-нибудь решился бы осквернить

священную рощу? Кто же мог это сделать?

Марийцы, думаю, не посмели бы...

Канай Извай почесал в затылке.

— Может, русский учитель?

Ороспай покачал головой:

— Нет, учитель тоже на это не пойдет.

— Не сам, конечно,— продолжал Извай,— сам

он руки марать не станет, но подговорить кого-

нибудь мог.

— И правда,— сказал Ороспай и остановился

посреди дороги.— Только тут надо все как следует

обдумать.

Г л а в а II

ГОРЕ ВАСЛИ

На следующее утро Васли проснулся раньше

обычного. Выбежал во двор, заглянул в хлев —

и сразу защемило сердце, вспомнился Кигок.

Обычно каждое утро Васли и Кигок вместе

выходили со двора, вместе шли до пруда. На берегу

останавливались, и только после того, как мальчик

погладит птицу по спине, гусь спускался с берега

в воду и, отплывая, кричал, словно прощался: <<Кигок,

кигок!>>

Утро ясное, солнышко светит ярко, но мальчика

ничто не радует.

Из избы вышел отец.

— Не убивайся, Васли,— сказал он, подходя

к сыну.— Горюй не горюй, все равно гуся не вернешь.

Знать, так уж суждено. Бог дал, бог и взял.

— Не бог взял, а эта старая лиса Ороспай! —

со слезами в голосе возразил Васли.

— Что ты, сынок! Грех так говорить о карте! Он

посланец бога на земле, проклянет нас на мольбище,

и бог отступится от нас,— испуганно сказал

Петыр.

— Он нас не может проклясть, мы крещеные,—

возразил Васли.— Отец Иван на уроках закона

божьего часто говорит, что наш бог не в священной

роще, а в церкви.

— Так-то оно так, мы-то крещеные,— сказал

отец,— но отцы и деды наши верили в марийских

богов, молились на мольбищах в рощах. И мы

должны почитать старую веру...

Петыр вздохнул и пошел на огород.

Васли вернулся в избу. Но тут с улицы послышался

голос Эчука — одноклассника и друга Васли.

— Васли! Васли!

Васли высунулся в окно:

— Что кричишь?

— Выйди, поговорить надо,— позвал Эчук.

— Сейчас.

Васли вышел на улицу.

— Ну что? — спросил он друга.

— Это правда, что ты вчера на мольбище согрешил

— молитве помешал?

— Они сами виноваты. Кигока моего поймали на

жертву. Я не хотел давать, но они все равно забрали

и сожгли на костре...

— Тогда они сами грешники,— сказал Эчук.—

А то говорят: <<Васли греха не побоялся, совсем

беспутный стал>>.

—Канай Извай отцу грозил, что от нас марийский

бог отступится. Отец боится.

—Пойдем к Вениамину Федоровичу,—решительно

сказал Эчук,—он что-нибудь посоветует. Может,

Колю Устюгова позовем с собой?

Васли кивнул, соглашаясь.

Друзья спустились сначала на берег реки, проулком

вышли на Поповскую улицу, ведущую к

мельничному пруду. Здесь в сырую погоду для

возчиков настоящее мученье: земля глинистая, дорога

скользкая, колеса тонут в грязи по ось. Немного

в стороне, на высоком месте стоит дом Андрея

Устюгова —Колиного отца. Из его окон видна река,

и в половодье, когда река разливается, вода подходит

чуть ли не к самому дрму. В прежние времена,

бывало, весной можно было смотреть на разлившуюся

реку часами. Опускались на воду журавли,

плавали красавцы лебеди, ныряли дикие утки, гоготали

гуси. Тогда никто не трогал их, и они при

пролете обязательно останавливались здесь. Теперь

же охотники отвадили птицу, и поэтому сейчас