Пока ожидал приема у дверей директора шахты, познакомился с ребятами. Они тут же пригласили к себе в общежитие, как-то запросто и сразу стали друзьями. Не зря говорят, что на Севере живут очень дружные люди, которые выручат, вытащат из самой горькой беды. Он забыл о тетке из автобуса, которая была, видимо, плохим исключением из хороших правил.

Мартынов внимательно посмотрел документы Муртазова, сложил их стопкой на столе, сказал:

— Ты нам нужен. Но пока можем предложить должность слесаря котельной. Большего ничего нет… До времени…

Новичок согласился работать слесарем. А очень скоро понял, что принимали его, как говорят, «с перспективой». На отчетно-выборном комсомольском собрании Муртаза Магомедова избрали членом комитета, а затем комсомольским вожаком шахты. На этой беспокойной должности проработал три года. Однако он чувствовал себя «не в своей тарелке», когда речь шла о горняцких делах, когда ребята спорили о том, что было для него загадками, и комсомольский вожак не мог ничего подсказать, тем более принять правильное решение. И Муртаз заявил о своем желании пойти в лаву горнорабочим.

А если сказать откровенно, то сделал он это еще и для того, чтобы иметь больше свободного времени для научной работы. Много лет назад Муртаз Магомедов задумал создать агульско-русский словарь и начал кропотливо собирать и изучать все, что для этого необходимо. Прежде всего ему пришлось серьезно подзаняться родным языком. Кроме того, изучить: аварский, лакский, даргинский, табасаранский, лезгинский… — всего двенадцать языков народов Кавказа. В течение многих лет он ведет деятельную переписку с филиалом Академии наук Дагестана, получает оттуда необходимые материалы и ободряющую поддержку со стороны работников национального института языка и литературы.

В словарь Муртаза Магомедова вошло 27 тысяч слов. После нелегкой смены он подсаживается к столу и долго не гасит лампу под голубым абажуром.

На щите объявлений была вывешена красочная афиша: «„ПОЛЧАСА ПОЭЗИИ“. Выступает наш поэт, проходчик Н. Дружков. Выступление состоится 14 ноября во время пересменки. Комитет комсомола».

В «антракте» между второй и третьей сменами Коля Дружков смело вошел в переполненный зал общешахтной нарядной. Победным взглядом пробежал по рядам, огромной, как лопата, рукою убрал со лба густую прядь волос.

Несколько дней назад Мартынов остановил проходчика Дружкова на лестнице, с удовольствием заметил:

— Читал твои стихи в «Юности». И портретик видел. Приятно. Хоть и строчек там всего двенадцать, но ведь и журнал знаменитый. Должно быть, сбежишь от нас скоро, как Женька Аксютин. Поступишь в Литературный институт и сбежишь…

— Возможно, — с достоинством ответил Николай. — Поэту нужна литературная среда. Поэтическая школа…

— Понятно. А пока выступил бы перед ребятами. Из Москвы-то тебя не дозовешься…

— Это можно, — охотно согласился Дружков, улыбаясь во все свое скуластое лицо, испещренное множеством синих угольных отметин. — Не буду хвастаться, Павел Ефимович, но люди принимают меня на «бис».

— От скромности ты не умрешь, — улыбнулся директор.

— Скромность благодетель человека, но с ней далеко не уйдешь, — парировал поэт. — Это сказал Сенека…

И вот проходчик Коля Дружков читает своим товарищам очень понятные им стихи:

Поэт читал долго. Он не уложился в обещанные афишей полчаса. И чем громче звучали аплодисменты, тем с большим подъемом и пафосом начинал он новое стихотворение.

А работа, между тем, ждала смену. Об этом стали тактично напоминать начальники участков. Вечер поэзии закончился.

Подошел Мартынов и, пожимая руку проходчика, похвалил:

— Молодец, Николай! Пиши в том же духе. Люди тебя понимают. Только как это у тебя насчет терриконов сказано?

— По облакам, по ветру жгучему, по терриконикам крутым, где над вершинами и кручами курится сизоватый дым… — охотно процитировал себя поэт.

— Вот это мне не понравилось, — покачал головой директор.

— Это же здорово! — запальчиво возразил Дружков. — Красиво.

— Может быть, и красиво. Но вредно. Для здоровья людей нехорошо. А раз так, то и хвалить их не стоит. Я, например, собираюсь вообще ликвидировать этот предмет твоей поэтизации.

— Как ликвидировать? А куда же девать породу?

— Куда-нибудь. Подальше от людей…

Казалось бы, террикон — неотъемлемая, экзотическая, многократно воспетая поэтами принадлежность шахты. На Севере терриконы любовно сравнивали с гигантскими чумами оленеводов, на юге — с постоянно действующими вулканами, которые без устали курят горняцкую трубку. На поверку оказалось, что терриконы, куда вместе с пустой породой вываливается значительное количество угля — явление не такое уж безобидное. Скорее наоборот. Они, не в пример вулканам, извергают непрерывно многие тонны гари и едкого дыма, оседающего на улицы, дома и легкие жителей, насыщают атмосферу огромным количеством газов, образующихся при сгорании угля и породы.