— Принимаю. Двоих достаточно для первого приема.

— Тогда успеха! Я еду на совещание, а вы можете священнодействовать в моем кабинете. Спасибо за исцеление!

Виктор сразу же углубился в истории болезней, старательно, как перед экзаменом, дважды перечитал их, выписал основные симптомы.

Первой вошла Кострова, пышная крестьянская девка лет двадцати пяти. Тяжеловесные груди, широкие бедра, доброе, по-русски красивое лицо. Поражали необычностью глаза — огромные, фиалковые, с коровьей поволокой.

Присев, она по привычке разгладила на толстых икрах туго стянувший ее больничный халатик.

— Расслабьтесь, — сказал Виктор. — Сейчас вы будете сами молча изгонять из себя болезнь…

Буквально минуты через две произошло ужасное. Кострова начала безвольно сползать со стула. Под напором грузного тела пуговицы с треском оторвались, халат, под которым, оказывается, не было ни лифчика, ни трусиков, распахнулся, и белая плывущая масса, опустившись на пол, забилась в судорогах.

Виктор подбежал к ней. Остановился, не зная, что предпринять. А она изгибалась внизу, взмахивала руками, ногами, оглашая кабинет невнятными воплями.

— Прекратить! — крикнул он в той тональности, в какой кричат истерично: «Спасите!»

Свершилось чудо. Тело будто лишилось энергии, студенисто опало. Коровьи глаза недоуменно расширились.

Он осмелел, вдохнул еще храбрости и уже твердо приказал:

— Встать! Сесть на стул!

Она с трудом вскарабкалась обратно, села, вся раскрытая, широко раздвинув ноги.

— Как вы можете? Да я вас…

Но тут она взорвалась, зло, раздраженно:

— Заткнись, козявка! Я сама так вмажу, что пятна на стене не останется…

— Да я вас лечить не буду… — машинально довершил он фразу с дрожью в голосе.

Под поволокой коровьих глаз вспыхнул испуг.

— Как не будете? — с большим усилием соображала она, — Лечите… очень прошу вас… Лечите… А поправлюсь, прямо здесь на полу…

Виктор совсем стушевался. Непредсказуемость поведения этой жирной истерички может любого довести до истерики!

— Не надо так говорить.

— Надо, надо! — уже плаксиво взмолилась она. — Я домой хочу. У меня муж хороший. Каждый вечер здесь под окнами ходит. Знаете, как он про меня говорит? Королева секса. Это про меня так. Вот излечите — сами попробуете. А здорова буду — пробуйте, сколько хотите. Муж не обидится, ему хватит.

— Перестаньте болтать глупости! — возмутился Виктор. Ему хотелось выбежать из кабинета, подальше от этой позорной, постыдной неудачи, и никогда сюда больше не возвращаться. Но, увидев за прозрачной поволокой тоскливую мольбу, сказал миролюбиво: — Хорошо. Давайте продолжим. Только без припадков и без дурацких предложений.

Кострова стянула, как могла, на груди и на животе халатик, поспешно закивала.

Боясь очередной каверзы, Виктор начал посылать в ее печальные глаза такие мягкие и осторожные слова, будто усыплял разъяренную тигрицу.

Она сама прервала сеанс восторженными вопросами:

— Я уже излечилась, да? И больше припадков не будет?..

— Да. Вы уже здоровы, — уверенно ответил Виктор.

Она встала, оглянулась, словно переселилась в другой мир.

— Так покойно и хорошо стало… Надо же, я здорова! — Она разжала кисти рук, стягивающие халат. — Если вы хотите, я…

— Никаких «если»! — грозно рявкнул Виктор. — Идите в палату. Через несколько дней завершим лечение.

Устало опустив голову на стол, Виктор почувствовал неимоверную усталость. Господи, как приятно было остаться одному после встречи с этой дикой, липучей девкой!

Заставило поднять голову легкое покашливание.

— Нефедов?

— Я самый, — ответило огородное пугало в больничном халате. У него были две ноги и лицо совсем человечье, морщинистое, как вынутая из компота груша.

— Что вас беспокоит? — спросил Виктор.

— Опухоль в голове, — прошелестело в ответ. — Скоро умру я. Врачи ничего не находят, а боли мучают.

«И пусть не находят… Здесь лучше. Наташка и зять не тиранят…»

Виктор не придал значения мыслям Нефедова, сказал веско:

— У вас нет опухоли. Сейчас вы сами убедитесь. Закройте глаза и расслабьтесь.

Как на экране в кадрах замедленной съемки оживал умирающий Нефедов. Поначалу распрямился, выгнул грудь. Губы стала передергивать ироничная улыбка. Руки сами поднялись, сложились на груди. Дыхание возвысилось до надменно-глубокого.

— Чувствуете головную боль? — спросил Виктор.

— Нет. Совсем нет… Да я уж и забыл про нее, — не шелестом, а важной хрипотцой последовал ответ. — Эх, сейчас бы рюмашку-другую. А потом… — Он вдруг покраснел, спросил безрадостно: — Мне прямо сейчас идти домой?