– Я собирался выйти в море в восемь тридцать. Но ты спала, так что мы вылетели из графика. На камбузе есть консервы, можешь приготовить завтрак. После того как приберешься – тебе придется драить палубу каждый день, – мы сможем поднять якорь. Я планирую добраться до Блок-Айленда к половине первого. Самолет уже ждет нас, так что нельзя задерживаться слишком долго.

– Но… – моя голова закружилась от количества информации; я не могла ее сразу переварить, – Блок-Айленд? Что мы будем делать на этом Блок-Айленде? Я знаю здесь один прекрасный маленький ресторанчик, и мы могли бы…

– Никаких ресторанчиков. Нас обнаружат. Нам надо сделать остановку, чтобы заправиться и взять запас еды.

– Но я… я не умею готовить. В колледже я ходила на курсы по домоводству, но это было так давно. Я не уверена, что знаю, как…

– Научишься. В любом случае ты должна научиться для наших совместных полетов.

– Но я думала, что мы…

– Найди яйца, бекон, сухое молоко и кофе, – Чарльз кивком указал на лестницу, ведущую в камбуз, – когда мы тронемся в путь, я возьму книги и морские карты, и мы начнем.

– Начнем что? Какие книги и морские карты? Чарльз, пожалуйста, немного помедленнее и более конкретно. – Мой голос задрожал, я была озадачена и даже разочарована. Что происходит с моим медовым месяцем?

Мой муж вздохнул, и угол его рта дернулся вниз.

– Ты незамедлительно начнешь учиться летать и, кроме того, освоишь навигацию. Я планирую путешествие на Восток, чтобы нанести на карту маршруты пассажирских полетов. Самолет, естественно, буду вести я, но ты тоже должна уметь это делать. Ты будешь выполнять работу штурмана.

– Я… я – штурманом? – Какое ужасное слово. Магеллан был штурманом. Колумб тоже был штурманом. Как я могу делать такую работу? – Ты уверен? – спросила я взволнованно, завязывая пояс халата потуже. – Ты уверен, что хочешь этого?

– Конечно! Чего еще я могу хотеть? Кому еще я могу доверить все это, кроме тебя, моей жены? А теперь я хочу, чтобы ты приготовила мне на завтрак яйца.

Я могла лишь молча смотреть на него, ошеломленная всем тем, что теперь требовалось от меня. Прошлая ночь – меня осенило – была всего лишь началом. Чарльз Линдберг выбрал меня; само по себе, это было почти невозможно осмыслить, и я пока не могла это сделать. Но теперь я начала понимать, что это означало на самом деле. Я должна стать не только его женой, но и вторым пилотом. Я буду не только варить ему яйца, но и выполнять работу штурмана во время полета на Восток. Я хотела сказать: «Я постараюсь», но вовремя остановилась, поняв, что слово «постараюсь» для него неприемлемо.

Вместо этого я сказала:

– Конечно. Как мне их приготовить?

– Просто свари.

– Прекрасно. Я тоже так люблю.

Я не любила вареные яйца, но поняла, что лучше об этом умолчать.

Ну вот, я усвоила еще один урок. И так быстро.

На Блок-Айленде нас сразу же обнаружили. Как только мы сошли на берег, чтобы пополнить запасы еды, какой-то мужчина сказал:

– Эй, а вы не тот парень Линдберг? И его новая невеста?

Я напряглась, готовая броситься бежать. К моему крайнему удивлению, Чарльз просто почесал нос и сплюнул, чего я раньше за ним не наблюдала.

– Тот парень Линдберг? Не-а. Что ему тут делать? Я слышал, они вроде бы полетели в Мэн.

– А, точно. Я теперь припоминаю, что тоже слышал по радио что-то в этом роде.

Чарльз повернулся и подмигнул мне, и я подавила улыбку. Я почувствовала его радость, его озорное удовольствие от своей проделки по тому, как он впервые на публике схватил меня за руку. Он крепко сжал ее и продолжал держать, пока мы неторопливо передвигались по маленькой рыбацкой лачуге, затариваясь яйцами, зерновым хлебом и кофе. (Сегодня утром мне пришлось сделать три попытки, чтобы приготовить приемлемый кофе, и даже тогда Чарльз крякнул и зажмурился, когда пил его.)

Это были мгновения, когда я почувствовала себя действительно замужем. Даже прошлая ночь не заставила меня ощутить твердую почву под ногами. В памяти сохранялся ледяной взгляд Чарльза, когда я встала на цыпочки, чтобы получить от него свадебный поцелуй; я испытывала неловкость, позируя фотографам в дни, предшествовавшие нашей свадьбе, когда Чарльз ни разу не прикоснулся ко мне, ни разу не улыбнулся, ни разу не повел себя как влюбленный.

Но здесь, в этой бедной лачуге, мой муж потянулся ко мне, крепко обнял, и все напряженные недели на публике, предшествовавшие нашей свадьбе, исчезли из моей памяти. Мы вновь пережили любовную магию того вечера, когда он попросил меня выйти за него замуж. Мое сердце совершило сумасшедший скачок, как самолет, попавший в воздушную яму, и я не смогла скрыть улыбку. Я даже потерлась лицом о колючую ткань его свитера, как кошка о руку своего хозяина. Думаю, он был удивлен и растроган.

Мне не хотелось уходить из этой лачуги, не хотелось прерывать очарование этого удивительного и одновременно самого обычного мгновения, когда муж и жена обсуждают достоинства кукурузных хлопьев по сравнению с крученой пшеничной соломкой. По-моему, я уже тогда понимала, что такие мгновения в нашей семье будут очень редки.

Как я это поняла? Может, ощутила по запаху, как животное чует опасность? Или услышала, как животное слышит опасность в звуке треснувшей ветки? Ведь мы были животными, Чарльз и я, окруженные, затравленные; как только мы вышли из лачуги, все еще прижимаясь друг к другу в легком тумане нашей изумительной, дразнящей близости, нас окружила толпа зевак, репортеров и фотографов.