— Помилуйте… — умоляюще заскулил Синько. — Не убивайте…

— Так, может, на первый раз помилуем? — спросил Шагрий. — И посмотрим, как он после этого будет обращаться с людьми.

— Давайте помилуем.

— Пусть будет так.

— Проверим… — проговорили все трое один за другим.

Над вершинам" деревьев начало уже светлеть. На востоке зарозовело — выплыла луна. Надо было торопиться.

Они ослабили немного верёвки на руках Синька и быстро пошли к оставленным на полянке лошадям.

Возвращались той же степной дорогой — напрямик. По освещённой луною земле кони ступали уверенно, бодро. Побратимы молчали, будто им не о чем было говорить. В действительности же каждого беспокоило: не зря ли истрачена ночь? Может быть, этого Синька нужно было по-настоящему проучить?

— Помещик Качура тоже клялся, божился, — нарушил первым молчание Яким. — А теперь, подлец, снова взялся за своё: загрёб общественные левады, луга.

Григор и Семён молчали.

Шагрий вспомнил, как однажды перед вербной неделей они "поймали" вечером Качуру на леваде и начали совестить его. Рассвирепевший помещик схватил вилы и полез в драку. Тогда они связали его и хорошенько поколотили. Качура божился, клялся, что отныне ногой не ступит на чужое, будет вести себя хорошо. А выходит, обманул их…

— Вы думаете, что мы напугали пана Синька? — не унимался Яким.

— Просился вроде слёзно, — сказал Шагрий.

— Посмотрим. Будет видно, — отозвался Семён.

Он вдруг представил себе свою подругу Хрыстю. Утром она узнает о том, что случилось с Синьком, зайдёт к Семёновой матери, и они вдвоём будут долго радоваться тому, что проучили наконец-то мироеда… А дня через два Семён и сам наведается в Ясенево и расскажет, как всё происходило…

Уже около Бахмута, в ивняке, передавая коня Семёну, Григор сказал:

— А не следует ли нам, друзья, действовать покруче?

— Да, щекотанием их не проймёшь, — поддержал Григора Яким.

— Я тоже так думаю, — проговорил Семён. VI уже вдогонку Шагрию крикнул: — Ничего. Доймём чем-нибудь и поострен!

Когда топот конских копыт затих, Синько повернулся на бок, освободил от верёвок руки и ноги, снял с глаз повязку.

Долго сидел, отдувался, приходил в себя, всё ещё не веря, что остался не только живым, а даже и непобитым. Лишь на спине, там, где её касалось острие пики, намного саднило.

Наконец Синько поднялся на ноги и погрозил кулаком в ту сторону, куда поехали ночные гости. Ему казалось, что он уже где-то слышал голос одного из них. Да, да! Он видел его не раз в Торе, в Святогорске: высокий, плечистый, крутоголовый, глаза серые, волосы вихрастые, русые. И так же, как этот, немного картавит. Надо скорее найти его! А там ниточка приведёт и к тем двоим…

Даже не узнав, целы ли его возы с шерстью, Синько быстро пошёл к своему двору. Он решил прихватить нескольких охранников и двинуться за ночными гостями в погоню. Но, войдя во двор, передумал: не годится ему, состоятельному, известному в округе помещику, лично гоняться за какими-то голодранцами. И в погоню охранники отправились без него.

На рассвете отряд из восьми вооружённых всадников с запиской Синька к Грименко о помощи выехал в Бахмут.

Семён спрятал в потайное место оружие и не спеша направился к своей мажаре-будке. Навстречу ему на полном скаку мчался Касьян. Подъехав, он соскочил с копя и быстро проговорил:

— Там за тобой ловцы!.. Бери моего коня, он свежий, и беги!

Но бежать уже было поздно. Их окружили вооружённые всадники. Они связали Семёна, бросили его на возок и повезли с собой…

Гордей Головатый появился около мажары-будки, когда возок с Семёном, окружённый всадниками, только что отъехал.

Поздоровавшись с нахмуренным Касьяном, он спросил, где ему найти пастуха Семёна.

— Был здесь такой, — ответил с неохотой Касьян, поворачивая коня, чтобы отъехать. Но, взглянув на седоусого всадника, почувствовал почему-то к нему уважение и заговорил уже мягче: — Только что его повезли лиходеи. А куда — неизвестно. — И он указал рукой на дорогу, что вела на юг.

Головатый не спешил догонять возок. Ехал следом и наблюдал за ним издали. Когда убедился, что Семёна везут в Ясенево, сделал крюк степью и въехал в село с противоположой стороны.

Пустив коня в сад к Тымышу и оставив в избе побратима саквы, Гордей в накинутом на плечи плаще, под которым были спрятаны пистолеты, вышел на улицу, где уже собирались встревоженные ясеневцы.

Синько в той же, что и раньше, куцей чумарке, только в других, наверное не случайно заменённых, широких синих шароварах, которые были заправлены в сапоги с низкими голенищами, сидел на крыльце и смотрел с нетерпением на дорогу, словно ожидал дорогого гостя.

На возке, который вскоре подкатил к крыльцу, со связанными руками сидел Семён. Он спокойно, равнодушно окинул взглядом имение и с тем же безразличием взглянул на пана.