Войска князя Василия Долгорукова численно превосходили восставших, и, кроме того, они были лучше вооружены. Несмотря на отчаянную смелость, булавинцы потерпели поражение. Они отступили и начали рассеиваться.

…Григор пришёл в сознание, но не мог понять, где он и что с ним произошло. Казалось, его подхватил шальной ветер и безостановочно кружит и кружит.

Открыл глаза. Прямо над ним повисла неимоверно большей тусклая луна. Жуткий стон заполнил пространство. Его слышно было и там, в вышине под звёздами, и здесь, в траве, на широкой лесной поляне, и далеко в чаще леса. Григору мерещилось, будто на него надвигаются лезвия пик: удивляло, почему не слышно выстрелов, барабанов, криков. И в этот момент сознание прояснилось: "Где отец?.. Он же был рядом!.."

— Где отец?! Где отец?! — закричал он тревожным голосом, и этот его крик, казалось, заполнил всё вокруг.

Григор приподнялся, и в тот же миг голову пронзила нестерпимая боль. Свет в глазах померк. Когда он снова пришёл в себя, то увидел вокруг множество трупов. Он начал ползать среди них, надеясь разыскать отца. Но его нигде не было.

На траву упала первая роса. Луна уже стала угасать. Свет её посерел, поблек. Собрав последние силы, Григор ухватился за ветки какого-то куста, поднялся на ноги. Шатаясь словно пьяный, он продолжал бродить среди мёртвых, разыскивая отца.

На краю поляны, где начиналось редколесье, увидел женщину. Она стояла неподвижно, словно каменная баба. На её белую сорочку спадали распущенные косы. К ногам женщины прижимался мальчик.

Григор приблизился к ним, но ни женщина, ни мальчик не обратили на него никакого внимания. Он подошёл ещё ближе и вдруг увидел лежащего на траве отца.

— Татку… — закричал Григор и упал на колени рядом отцом.

— Сынок, сынок… — тронула его за плечо женщина. — Их нужно похоронить.

Григор поднялся. И только теперь заметил, что рядом с отцом лежит ещё один убитый, с большой русой бородой и с таким же русым чубом. "На груди у него, как и у отца, запеклась кровь.

— Мы их похороним вместе, вот здесь, под этим клёном, — сказала еле слышно женщина.

Вскоре большими, с широкими лезвиями, мечами, найденными на поле боя, они принялись копать могилу. Когда похоронили убитых, женщина упала на холмик свежей земли и громко, во весь голос, зарыдала. Затем поднялась и сказала, чтобы Григор вместе с её сыном стали на колени.

— Повторяйте, дети, за мною, — проговорила она медленно, тихо, но властно. — На могиле наших отцов, которые погибли за народную волю, клянёмся!..

— Клянёмся! — повторил твёрдо Григор.

Клянёмся! — с дрожью в голосе сказал и мальчик.

— Быть как отцы! — продолжала женщина. — Всегда стоять за волю! Мстить врагам! Мстить!..

— Мстить врагам! Мстить! — почти в один голос произнесли Григор и мальчик.

Породнённые клятвой, они долго стояли в суровом молчании над могилой.

Где-то в урочищах около Донца поднялась внезапная стрельба. Это, наверное, остатки разбитых повстанческих отрядов, отступая, оказывали сопротивление царским войскам.

— Уже рассветает. Идёмте, — проговорила женщина и указала рукой на восток, где сквозь ветви деревьев начали пробиваться первые ломкие лучи солнца.

— Я к своим, — кивнул головой Григор в ту сторону, откуда доносились выстрелы.

— Дай бог тебе счастья, — сказала женщина. — Счастливой тебе удачи доконать супостатов… А будет случай — загляни в Ясенево, к нам, к Лащевым. Я — Мария, а это, — показала она на мальчика, — мой Семенко. Просим…

Женщина поклонилась и взяла мальчика за руку. Вскоре их шаги растаяли за кустами ежевики.

…Уже со взрослым, отчаянно смелым Семёном Лащевым Григор, свято помня слова клятвы, не раз делал налёты на имения богачей.

Вот и этой ночью они собираются пожаловать в "гости" к одному из мироедов в Ясеневе, где проживает и Лащевой. Семён с нетерпением ждёт этого часа. Он давно уже мечтает о встрече с глазу на глаз с "родным" паном.

Печи в солеварне широкие, присадистые, будто раздвинутые незаконченные копны. С потолка над ними свисает длинными лоскутами копоть. Около печей медленно двигаются, как лунатики, чёрные, в лохмотьях, с распухшими красными лицами солевары, у каждого в руках лопата или весёлка.

Григор выбил в дне чана затычку и вылил остатки рапы в черпак… "Вот и хорошо, — подумал он, — сварю, что осталось, и на сегодня хватит".

Вдруг Григор заметил в проёме дверей высокого сутуловатого управляющего соляным промыслом Грименко. На нём были синие широкие шаровары, заправленные в голенища сапог, до самых колен спадала белая, внизу расшитая красным, тонкая сорочка, которую стягивал синий, с большими кистями на концах, шнурок. Поверх сорочки была надета длинная из серой материи чумарка. Около управляющего, что-то оживлённо ему рассказывая, переступал с ноги на ногу надсмотрщик Кастусь Недзиевский — молодой, статный, черноусый, с бритым продолговатым лицом, в сапогах и в такой же, как и у Грименко, чумарке, только перевязанной зелёным поясом.