Она накинула паранджу, заперла калитку на висячий замок и ушла.

По дороге встречались женщины с кошёлками. Все были хмурые, озабоченные. Дусю она увидела возле ворот большого дома. Окружённая женщинами, она что-то горячо говорила. Камиля подошла ближе.

— Феня, что тебе сказали в городской управе? — спросила Дуся.

— Что? Ясно. От ворот поворот. Принял главный по торговым делам. Прочёл, поморщился: "Что мы можем? Цены установлены". Я ему говорю: "Так они каждый день их повышают — за сахар всегда платили пятнадцать копеек за фунт, а теперь на тебе… сорок пять. Где же бедному человеку взять денег?!" — А он: "Ничего не можем сделать. Торговцы закрывают лавки, хотя мы запрещаем повышать цены…" Вот с тем и возвратились.

Женщины зашумели. Подошли ещё несколько человек.

— Бабы, айда громить управу! — крикнула худая женщина с яркими чахоточными пятнами на лице.

— Стой! Так не годится, — вмешалась Дуся. — Надо действовать организованно…

— Как это организованно?

— Будете слушаться?

— Будем, будем! — дружно закричали женщины.

— Так вот, разделитесь на группы человек в пять. Пойдём на базар по лавкам. Наберём продуктов и будем торговаться. Если спустят цены, заплатим…

— Спустят! Дожидайся. Скажут — убыток.

— А вот тогда мы покажем "убыток" — разнесём лавчонки, повыкинем товары…

— Верно! Так их, живоглотов, учить надо! Пошли!

Вскоре на Госпитальном базарчике бабы громили лавки.

Немедленно об этом стало известно полицмейстеру Кочану. Подкрутив свои длинные запорожские усы, он гаркнул:

— Подать пролётку! Вызвать десять полицейских!

Появление наряда полиции не устрашило бунтовщиц. Едва полицмейстер открыл рот, чтобы пригрозить солдаткам, как в него полетели картошка, яйца, палки.

Кочан втянул голову в плечи, крикнул кучеру:

— Живо к губернатору!

Пролётку догнал вестовой на взмыленной лошади.

— Ваше высокоблагородие, на Воскресенском базаре бунт. Солдатки разносят лавки…

Кочан опешил.

— Поворачивай! — скомандовал он кучеру. — Отставить губернатора, гони на Воскресенский…

На другой день почти все лавки были закрыты. Положение с продовольствием ещё более ухудшилось…

В чайхане собирался народ. По вечерам сюда заходили Арип и оба его сына — Рустам-кузнец и Халдар-арбакеш. До поздней ночи шёл разговор о войне, о будущем. Заглядывала в чайхану и местная интеллигенция. Она была растеряна, не знала, к кому примкнуть. Духовенство мечтало о газавате и стремилось к турецкой гегемонии, капиталисты тянулись в сторону Афганистана и британского влияния. И те и другие, были уверены, что война кончится поражением Россия. Им было неведомо, что растёт и крепнет в России новая сила — революция.

Среди бедноты старого города часто звучало слово "большевой". Никто точно не знал его значения. Но оно было понятным, близким сердцу, сливалось с образом трудового человека. Люди верили тому, что говорил русский рабочий. И бывало, устроив очередной "гап", то есть разговор, узбеки через Рустама приглашали из мастерских русских рабочих.

Частым посетителем этих собраний стал Саид-Алим. Хитрый и дальновидный, он быстро разведал расстановку сил и определил, на какую сторону склонится чаша весов в будущем. Втихомолку продал обе дачи, свернул торговлю, а деньги перевёл в Яркенд, где родственник приобрёл для него большое имение. Когда начались восстания против мобилизации на тыловые работы, Саид-Алим заявил в кругу торговцев:

— Я отправляюсь в хадж. Продлится он, как обычно, не менее трёх лет…

— А как же ваша семья? — подозрительно глядя на него, поинтересовался Ишан-Ходжа.

— Дети у меня маленькие, призыву не подлежат, семью пошлю к родственнику.

Поэтому никто не удивился, когда вереница арб, нагруженных кладью, с людьми, восседающими сверху, со скрипом тронулась в дальний путь. Арбакеши были заарендованы до Таласа. Этот мирный караван сопровождали десять джигитов из молодых слуг Саид-Алима. Сам он остался в Ташкенте. Чего-то выжидал. В начале марта разнеслась весть об отречении от престола Николая. Саид-Алим созвал своих многосемейных рабочих, сказал:

— Я уезжаю в святые места. Хадж продлится три-четыре года. Здесь у меня остаются некоторые запасы продуктов и топлива. Переселяйтесь со своими семьями, пользуйтесь запасам и и оберегайте имущество до моего возвращения.

Поражённые великодушием богача, люди низко кланялись, прижимали руки к сердцу:

— Да будет благословен твой путь, бай!

— Будь покоен, всё сбережём.

— Твоё доверие подобно твоей щедрости…

Весть об отъезде Саид-Алима разнеслась по старому городу не сразу. Только на пятый день узнал об этом Ишан-Ходжа. Призадумавшись, спросил у своего горбатого любимца:

— А не последовать ли нам его примеру? Человек. Он хитрый, что-то пронюхал…

— Что вы, что вы! Разве можно оставить народ без вашего разумного слова?

— Скажи, суетливый, кому ты служишь?

— Вам, уважаемый! Вам, защитник веры, служитель великого пророка Магомета. — А про себя подумал: "И англичанину, он хорошо платит".

В железнодорожных мастерских рабочие горячо обсуждали историческое для России известие: Николай Второй отрёкся от престола, вся власть перешла в руки Государственной думы.