– Да ладно тебе, - поморщился Ясень.
– Ерунда все это. То есть, не то чтобы совсем ерунда, а как бы тебе сказать... Ну, дева-судьба, к примеру... Что ей, больше заняться нечем, как за нашим жнивьем смотреть? Ей бы в столице управиться, с принцами да принцессами. Я бы на ее месте в нашу дыру вообще не совался. И вообще, ты же видела, я к полудню все подгадал и потом только на поле заехал...

Звенка обернулась к нему, всмотрелась в лицо и покачала головой недоверчиво.

– И откуда ты взялся на мою голову? Сама иногда не знаю, то ли плакать, то ли смеяться. Или сбежать куда подальше, пока не поздно.

– Поздно, - сказал Ясень, наклоняясь к ее губам.
– Никуда ты уже не денешься.

Прохладный ветер норовил забраться за ворот и влажно дышал в лицо, но они не обращали внимания. Серые тучи толпились в небе, отпихивая друг друга и споря, кто уронит на землю первые капли. Птицы, которых утром распугало мерцание, снова пришли в себя, и вороний грай разносился над степью, тревожа сердце. Холмы зябко ежились, как бездомные псы, и линялая шерсть топорщилась на их спинах.

Когда конь уже подошел к домам на окраине, Ясень сказал:

– А насчет ярмарки - это ты зря, серьезно. Выберут, куда они денутся. Если не нас, то кого тогда? Лучше все равно не найдут.

– Скромный ты, - похвалила Звенка.

– За это и ценят, - заметил Ясень.

– Ладно, скромник, вези домой. Пока венок плести, а то не успею.

2

Жеребец нехотя позволил отвести себя в стойло. Ясень ему сочувствовал. Перерожденному коню было скучно в крошечном городишке, где жизнь течет размеренно и спокойно.

– Потерпи, - сказал Ясень, - завтра еще набегаешься.

Конь покосился на него и всхрапнул - как показалось, с изрядной долей иронии. Мол, в сотый раз уже обещаешь, а толку нет.

– Но-но, не наглей.

Ясень шлепнул его по холке, и скакун довольно оскалился. Выглядело это пугающе. Клыки частоколом, костяные шипы на черепе и горящие глаза в полутьме - увидишь такую морду на сон грядущий, кошмары до утра обеспечены.

– Держи, проглот.

Конь ловко поймал вяленую мышиную тушку. Таким, как он, время от времени нужно мясо, чтобы не забывали свою природу. Да и на здоровье, мышку скормить несложно. Уж всяко не сравнить с той морокой, когда он только перерождался...

Ясень вспоминал, как два года назад впервые подсунул жеребенку высушенный фиалковый корень с кусочком мяса. Не от большого ума, естественно. Просто краем уха услышал, что именно так начинают готовить боевых скакунов. Откуда ж ему было знать, что процесс это долгий и кропотливый, требующий, к тому же, присутствия гильдейского мастера, который отличается от обычного конюха, как краснодеревщик от плотника. И фиалковый корень с мясной добавкой - отнюдь не единственное, хоть и обязательное условие. В общем, через пару дней отец обратил внимание, что с жеребенком что-то не так, а когда выяснил, в чем причина, схватился за голову и выдал такой загиб, что даже лошади засмущались.

Ясень тогда подумал, что его просто прибьют на месте. Но отец кое-как сдержался. Вызвал старого знахаря, который с жалостью поглядел на коняшку и сказал, что изменения уже начались, хотя обычно на это требуются недели. А поскольку мастера рядом нет, и контролировать перерождение некому, жеребец околеет, максимум, через день. И единственный способ ему помочь - прикончить сразу, чтобы не мучился.

Но Ясень решил, что скорее прикончит самого знахаря, и отправился на конюшню. Он сидел там трое суток подряд, изредка забываясь тревожным сном, а сестренка Пчелка приносила ему поесть и стояла рядом, хлюпая носом. Но Ясень отсылал ее прочь и снова дотрагивался до спины жеребенка, умоляя принять частичку жизненной силы.

Иногда он начинал бредить; ему казалось, что над несчастным конем клубится лиловый дым, и Ясень тряс головой, пытаясь отогнать наваждение. Краски вокруг обретали объем и невыносимую резкость, потом расплывались и перетекали друг в друга; шерсть у гнедого жеребенка словно обуглилась - стала черной с седым оттенком. Конь лежал на боку, не в силах даже приподнять голову, а глаза цвета спелой сливы с каждым часом бледнели, пока не погасли совсем. И тогда Ясень, который после трехдневного бдения был уже слегка не в себе, заорал так громко, что лиловый дым испуганно колыхнулся и закрутился вокруг, как призрачная метель. И потухшие глаза коня вновь открылись, а в их глубине зажегся злой багровый огонь.

Знахарь тогда долго не мог поверить, что жеребенок выжил, а трансформация протекает даже быстрее, чем ей положено. Старик качал головой и смотрел на Ясеня с осуждением, как будто тот обманул его в лучших чувствах. Ясень, впрочем, тоже с тех пор относился к бородатому ведуну без малейшего пиетета.

А жеребенок, превратившийся в жутковатого зверя, старика и вовсе терпеть не мог. Особенно на первых порах - при каждой встрече хрипел и скалился не хуже степного волка. Помнил, наверно, что ведун предлагал с ним сделать. Знахарь бледнел и переходил на другую сторону улицы. Ясеня это весьма забавляло, пока отец не сделал ему внушение. Пришлось объяснить коню, что надо сдерживать свои чувства...