– Так, а ну прекрати. – Левка, сдвинув брови, наблюдал за сменой выражений на ее лице. – Быстро прекрати заниматься самобичеванием. Ты написала прекрасную пьесу, и спектакль стал бы бомбой сезона. Если бы это молодое дарование не профукало деньги, а спонсор и Волкова не взъелись бы на него за это. Гретхен, даже не думай, ты очень талантлива. Просто на этот раз не повезло. Обычная история.

Рита с силой растянула губы в улыбке:

– Только почему-то ты один так считаешь. Ладно, Левка, хорош заниматься психотерапией забесплатно, заводи! Подвези меня к театру, хорошо? Посмотрим, что мне скажет этот хренов Витаутас.

Рита нашла режиссера в театральном буфете, там, где еще несколько месяцев назад они вдвоем пили кисловатый растворимый кофе, увлеченно обсуждая будущую постановку. Витаутас за время ее отсутствия как-то сник – плечи, обтянутые свитером подчеркнуто грубой вязки – этакая дизайнерская деревенщина, – ссутулились, длинные рыжеватые волосы свалялись в сальные пряди. «Пьет, что ли, с горя? – предположила Рита. – А, нет, как я забыла, у него же другая одержимость. Все продул, играть больше не может. И страшно тоскует».

– Привет! – Она опустилась за столик рядом с ним.

Витаутас вскинул на нее взгляд. Покрасневшие глаза мигали на Риту через затемненные стекла очков.

– О-о, – глумливо протянул он. В измученном голосе сильнее чувствовался прибалтийский акцент. – Кого я вижу! Решила узнать, как продвигаются дела с постановкой? Удивительно, что тебя это наконец заинтересовало.

– Я уже знаю, что пьесу сняли, – объяснила Рита. – Беликов сказал. Я хотела узнать у тебя, что конкретно произошло.

– А это я хотел бы узнать у тебя, что произошло. – Жемайтис нервно сорвал с носа очки и принялся вертеть их за дужку. – Почему ты срываешься и уезжаешь посреди рабочего процесса? Почему, стоит какому-то хрену тебя позвать… И ты плюешь на все! На пьесу, на спектакль, на меня, в конце концов! Мы ведь с тобой спали вместе вообще-то, или ты уже забыла?

– Витаутас, давай только без мелодрам, ок? – скривилась Рита. – Не мой жанр, я от него смертельно устаю. Ни один из нас, кажется, не клялся другому в вечной любви и верности. Да что уж, ты у всех на глазах подкатывал к Соболевой на репетициях, и мне не приходило в голову делать из этого проблему. Кажется, совершенно очевидно было, что у нас отношения без обязательств, и главное, что имеет значение, это спектакль.

– Именно! – тонко взвизгнул вдруг Витаутас. Лицо его пошло красными пятнами, очки, стиснутые широкопалой рукой, придушенно скрипнули.

«Сломает!» – качнула головой Рита.

– Именно! Спектакль! На него в первую очередь ты и наплевала, сорвавшись хрен знает куда. А я… Я был так обескуражен твоим предательством, что тоже… сорвался. Ты же знала, ты знала, что я не могу… что это сильнее меня. Ты должна была удержать меня. Мы же не чужие друг другу люди, мы оба были заинтересованы. А ты свалила, и я просто не выдержал напряжения… А теперь, когда все рухнуло, ты появляешься и имеешь наглость задавать вопросы. Предъявлять мне какие-то претензии!

– Я, кажется, еще ничего не предъявляла, – возразила Рита. – Я просто спросила, что произошло. Почему так получилось.

– Почему? – Витаутас вскочил, неловко задев пластиковый стол. Стаканчики дрогнули, и кофе выплеснулся на исцарапанную столешницу. – Да потому, что твоя пьеса – дерьмо собачье! Потому что Голиков с самого начала не хотел давать на нее бабло, и Волкова была против. Это я настоял, а они… Кто теперь знает, может, он специально дал мне в руки эти деньги, потому что знал… Может быть, это они все специально меня подставили, чтобы избавиться от твоей говенной пьесы. Потому, что ты – бездарь, дорогая моя! Очень жаль, но это так. Нет, я где-то даже тебя понимаю. Если ты ничтожество, шпана подзаборная, страстно желающая пробиться в богему, приходится действовать определенным местом. Ты так и поступила. Влезла ко мне в постель, вскружила голову, заставила заниматься твоей ничтожной писаниной. Знала, сука, что я не смогу тебе отказать, что я в долгу перед тобой за тот случай с игрой… Ну что ж, тебе удалось, я повелся, как мальчишка. Только все равно не сработало. Наверно, всему театру ты еще дать не успела, а?

Рита медленно поднялась из-за стола, смерив бесновавшегося Витаутаса пристальным взглядом. Внутри у нее все клокотало, но внешне она оставалась спокойной, невозмутимой. «Спасибо, Марат, твоя школа», – усмехнулась про себя она.

– Положи очки! – произнесла она.

Голос был тихим, но таким властным, металлическим, что Витаутас, словно под гипнозом, послушался и опустил оправу на столик. Рита шагнула к нему и коротко, почти не замахиваясь, ударила сжатым кулаком в лицо. Тут же завизжала толстая буфетчица. Режиссер, вскрикнув, зажал растопыренными пятернями лицо. Из-под пальцев просачивалась на свет кровавая жижа.

– Наверно, театральная пощечина была бы более уместна, – холодно улыбнулась Рита. – Но что с меня взять, я ведь подзаборная шпана, мечтающая пробиться в богему. Прощай, Витаутас!

К стонущему Жемайтису уже сбегались люди. Рита, развернувшись на каблуках, вышла из буфета и пошла вниз по лестнице к выходу из театра. В легкие словно насыпали толченого льда. Дыхание с болью вырывалось из груди. На улице она на мгновение остановилась, задрала голову и принялась жадно хватать пересохшими губами струи дождя.