Шрифт:
— Можешь помочь мне с врачом? У меня яйцо опухло, как груша. У тебя есть знакомый уролог?
— Уролог-венеролог? А раньше оно у тебя меньше груши было? Как вишня, что ли?
— Мне не до смеха, Коля. Ну, наверное, венеролог.
— А ты с чужой женой переспал, проказник?
— Ну, было дело, в сауне «Прибалтийской», в прошлую пятницу. Я туда с обкомовскими дружками ходил. Шытарев, Можаев, комсомолки. В бассейне плавали как наяды. Вода, правда, холодная была. Но всё равно, романтично. Я не удержался.
— Ай-я-я-я-я-й!!! Стыдно, Миша. А ещё член партии коммунистов!? Ум, честь и совесть нашей эпохи.
— Но ведь член!
— Да уж. Член со страусиным яйцом. Падкий до романтических соитий в бассейне. А со своей женой успел переспать?
— В том-то и дело, что успел. Чего я и боюсь. Хочется провериться. Чтоб уж жить со спокойной совестью.
— С совестью? Да ещё и со спокойной. Ну, ты азартен, Парамоша.
Мы договорились встретиться через час на углу Невского и Литейного. Там, в угловом доме у кинотеатра «Октябрь», на втором этаже находился районный кожно-венерологический диспансер, где работал кудесник провокаций и трихомонад Яков Шмарьевич. Весь ночной сброд с Невского проспекта, совершив случку в укромном уголке питерских закоулков, бежал к нему и получал порцию профилактического спрея. Кто пренебрегал профилактикой, торчал в коридоре через несколько дней и проходил более трудное испытание — прижигание простаты ляписом. Яков Кошмарьевич брал в руку полуметровый стальной штырь с палец толщиной и, смазав его каким-то ядом, засовывал в мочеполовой канал очередного Казановы. Глухой мужской стон, наверное, был слышен в райкоме коммунистической партии, который размещался в квартале от КВД по Невскому проспекту. У Аничкова моста. Коварство половых инфекций состояло в том, что проявлялись они не сразу, а через несколько дней. А ещё хуже — через полтора месяца. И до того момента пылкие и жадные до страсти особи обоих полов чувствовали себя абсолютно здоровыми и могли дать партнёру любую клятву.
Пришлось отложить потёртый журнал с забавным повествованием «Час пик» Ежи Ставинского и поехать выручать товарища. Миша, всегда бодрый и готовый к исполнению любого приказа любого правительства, врущий не моргая своими партийными зрачками, прихромал грустный и испуганный. Мы пожали руки и, поднявшись на второй этаж, вошли в коридор диспансера. С Яков Шмарьевичем меня познакомил мой приятель Витя, студент Первого меда и спортсмен-фехтовальщик. По праздникам мы ходили к нему в институт на танцы и, натискавшись незнакомых студенток в закутках длинных коридоров, искали спасения от последствий случайных половых связей. Яков Шмарьевич всегда помогал порцией ляписа, чтобы после встречи с обворожительной незнакомкой в самце не осталось на память лишних трихомонад.
Народ, потупив взоры, сидел на стульях вдоль серых стен диспансера и ждал своей участи. Что не говори, а подвергнуть свои половые органы хирургическому вмешательству — дело не из приятных. Сдирая трусики с толстой аппетитной попки, о такой расплате никто не думал. Думали, что всё бесплатно, всё по любви. Но случайную беременность встречали легче, чем гонорею. Всем, видимо, казалось, что молодёжь в нашей стране кристально чистая, с белоснежными улыбками, руками, ногами и всем, что между ними. Сделать аборт было проще, чем вырвать зуб мудрости. Анестезию тогда не практиковали ни в том, ни в другом случае. А терпеть боль при аборте было привычнее и легче, чем зубную.
В регистратуре нас огорчили тем, что сегодня вместо Яков Шмарьевича принимает София Львововна и к ней большая очередь. Несколько потайных слов вынудили медсестру устроить Мише срочный приём. Я подпирал стену и думал о своём, с чувством выполненного долга. Когда Миша вышел от Софьи Львовны, лица на нём не было. Речь его была настолько бессвязна, что я не мог понять сути дела. Отстранив рукой очередного трихомонадного Джо, я зашёл в кабинет и попросил сатисфакции. Софья Львовна без обиняков сообщила мне, что она вызвала наряд милиции и медицинский транспорт из кожно-венерологической больницы.
— Ваш друг болен социально-опасной болезнью и я не собираюсь рисковать своим местом. По закону я должна принудительно поместить его в лечебное учреждение закрытого типа.
— Доктор, а вы не ошиблись? Он ведь порядочный человек.
— Миленький мой. Я ошиблась один раз, когда родилась в вашей стране. У него язвы на члене и эпидедимит левого яичка. С такими признаками люди уже умирают от сифилиса. А что до порядочных людей, то половина Смольного прошла через мои руки, а другая половина, думаю из КГБ, пациенты Яков Шмарьевича.
— А может быть можно обойтись малой кровью, может лечение на дому. Я вам буду очень, очень благодарен.
— На дому у него нос провалится. И потом нужно установить его половые связи. Да, жену нужно начать лечить как можно раньше. Если вы настоящий друг, то приведите её к нам поскорее. А она пусть захватит своего полового партнёра. Да и половую партнёршу вашего друга нужно разыскать. Не загружайте советскую милицию лишней работой. Им бы с диссидентами справиться.
— А это заболевание у нас в стране лечится?
— У вас оно только подхватывается, а лечится у нас. По пять кубиков пенициллина в ягодицу через каждые два часа тридцать дней. Я ясно излагаю?
— Очень, очень. Спасибо вам за всё.
— Не задерживайте меня. Больные ждут. Им нужна медицинская помощь. И намотайте себе на нос, пользуйтесь презервативом. Или не вступайте в беспорядочные половые связи.
— Так, где же их взять?
— Что? Половые связи? Или презервативы?
— Презервативы.
— Купите в «Берёзке»! Или у фарцовшиков на Невском. По блату.