1900-е годы — пора творческой зрелости Шаляпина. Каждый приезд певца в

Петербург — событие. С вечера на Театральной площади выстраивались

огромные очереди: зрители ждали открытия кассы. Но и тем, кто всю ночь стоял

на площади, не всегда удавалось попасть в театр. В толпе шныряли

перекупщики билетов и предлагали свои услуги. Чтобы услышать любимого

артиста, многие соглашались купить билет за любые деньги. Тогда барышники

вели свои жертвы в какую-нибудь подворотню или под арку Никольского

гостиного ДЕора, недалеко от Мариинского театра, и там завершали сделку.

«Как известно, легче добиться конституции, чем билетов на спектакли

Мариинского театра, — острил один из журналистов. — Во всяком случае, и тут

и там человек должен отречься от всех удобств жизни, пожертвовать всем

состоянием — словом, не дремать. Вокруг этого театра орудуют какие-то

театральные Лидвали2, забирающие в свои руки все билеты... За кресло

седьмого ряда... они теперь спрашивают пятьдесят рублей. Каким образом,

однако, билеты на этот спектакль все-таки попали в руки барышников? Ведь

билеты не поступали даже в кассу, а заранее были расписаны между

постоянными посетителями... Неужели и постоянные посетители... все эти

великосветские сановные звездоносцы подторговывают театральными

билетами? »

В Петербурге Шаляпин выступал не только на сцене Мариинского театра.

Положение артиста императорских театров накладывало на него обязательство

участвовать в закрытых спектаклях придворного Эрмитажного театра.

Здание Эрмитажного театра на Дворцовой набережной было выстроено в

1780-х годах архитектором Кваренги для «собственного» театра Екатерины II.

Здесь проходили всевозможные празднества и спектакли для придворной

публики. Зал был украшен статуями Аполлона и девяти муз, стоявших в нишах,

стены отделаны искусственным мрамором. Красные бархатные скамьи

амфитеатром спускались к сцене, закрытой бархатным занавесом.

Игрушка дворцовой аристократии, Эрмитажный театр и сам производил

впечатление игрушечного; в истории русского театра он не сыграл никакой роли.

Балы, маскарады и концерты для узкого аристократического круга

приближенных к царю чиновников и свиты были продолжением дворцовых

церемоний и обставлялись с пышной театральностью. Гости предварительно

оповещались, в костюмах какой исторической эпохи следует прибыть.

Шаляпин с юмором отмечал искусственность этих официальных

развлечений, в своих воспоминаниях он дал меткую зарисовку одного из таких

вечеров: «Забавно было видеть русских аристократов, разговаривавших с легким

иностранным акцентом, в чрезвычайно богато, но безвкусно сделанных

боярских костюмах XVII столетия. Выглядели они в них уродливо, и, по совести

говоря, делалось неловко, неприятно и скучно смотреть на эту забаву, тем более

что в ней отсутствовал смех. Серьезно и значительно сидел посредине зала

государь император, а мы, также одетые в русские боярские костюмы XVII века,

изображали сцену из «Бориса Годунова». Серьезно я распоряжался с князем

Шуйским: брал его за шиворот даренной ему мною же, Годуновым, шубы и

ставил его на колени. Бояре из зала шибко аплодировали... В антракте после

сцены, когда я вышел в продолговатый зал покурить, ко мне подошел старый

великий князь Владимир Александрович и, похвалив меня, сказал:

— Сцена с Шуйским проявлена вами очень сильно и характерно.

На что я весьма глухо ответил:

— Старался, ваше высочество, обратить внимание кого следует, как надо

разговаривать иногда с боярами...

Великий князь не ожидал такого ответа. Он посмотрел на меня

расширенными глазами — вероятно, ему в первую минуту почудился в моих

словах мотив рабочей «Дубинушки», но сейчас же понял, что я имею в виду

дубину Петра Великого, и громко рассмеялся...»

Присутствие высокопоставленных особ не сковывало Шаляпина. Певец вел

себя как обычно, ничуть не считаясь с составом публики, и это очень

раздражало знать.

— Каким невозможным нахалом держит себя Шаляпин! Что это за манера