— Пошли в карету, по дороге всё расскажешь.

— Государь, речь об избрании польского короля. Литовские начальные люди зовут на царство твоего сына.

— Что ж, поговорим с глазу на глаз. — И попросил бояр: — Пока дело решается, в другие кареты сядьте.

«Ох! — подумал про себя Артамон Сергеевич. — Ещё четверых завистников нажил».

Карета царя и впрямь была дивная, движение чувствовалось разве что в крови. Алексей Михайлович слушал условия литовских сторонников Москвы и морщился, как от клюквы.

— Старые песни! Зачем Фёдору польская корона? От меня он унаследует и Россию, и Польшу. Пусть ясновельможные паны мне челом бьют!

— У них испокон века на царстве католики.

— Вот и напиши для Юрия Алексеевича, чтоб говорил послам: великий государь Московский и ради обретения всего белого света в католики не кинется! И Тяпкину в Варшаву пошли: если Речь Посполитая хочет иметь государя премудрого, в ратных делах искусного, многонародного... — оборвал, усмехнулся. — У нас не то что в Польше: языков как в Вавилоне. Не стыдно им перед Алексеем Михайловичем чубы-то свои преклонить. Чего мудрить! Изъясняйте просто: государь содержит своим бодроопасным разумом неисчислимые народы в покое, в благоденствии... Ну, ты сам знаешь, что сказать, было бы складно да страшно.

У Матвеева отлегло от сердца: не прогневил царя, но приготовленный вопрос о том, кого посылать на подтверждение Андрусовских статей, был кстати.

— Великий государь, на прошлых переговорах постановили: съезд послов для подписания вечного мира назначить на июнь нынешнего года. Кто сию службу тебе сослужит?

— А кто у нас старейший да первейший? — беззаботно откликнулся царь. — Князь Никита Иванович Одоевский?

Артамон Сергеевич потёр ладонью лоб:

— Государь, Никита Иванович, спору нет, и разумом велик, и заслугами, но все переговоры, какие он вёл, завершались худо.

— Надменностью послов против себя настраивал, — легко согласился Алексей Михайлович. — Князь Никита умаления России, своего государя на дух не терпит. Где бы дать иноземной спеси выказать себя, он свою спесь кажет. Такой уж уродился.

— Кого же посылать?

— Никиту Ивановича, — твёрдо сказал царь. Придвинулся к Матвееву. — У меня к тебе, Артамон, просьба: подружись с Никитой. Тебе среди бояр опору надо иметь.

— Чем же я могу князю угодить?

Царь хитро прищурился:

— Долгорукие отец с сыном посольство в Москве правят, а ты езжай и объяви Никите Ивановичу, чтоб ему ехать в Андрусово с внуком!

— Это с каким же?

— С ближним стольником Юрием Михайловичем. Молод, но умом в деда. Я им весьма доволен.

Артамон Сергеевич поклонился, но тотчас голову набычил — дело бы не страдало.

— Чаадаева к Одоевским надо, а из дьяков — Лукьяна Голосова.

— Сё мастера посольские дела править, — согласился государь. — Готовь статейный указ, Артамон.

Беседа иссякла, и Алексей Михайлович, откинувшись на золочёные подушки, смотрел в окно.

— Хорошие нынче хлеба.

— Тепло раннее.

Матвееву хотелось говорить о важном, мыслью истечь вольной, чтоб и Михалыча в мечты потянуло, но царя сморила дремота.

«Пузо-то у него прёт!» — посокрушался про себя Артамон Сергеевич.

Царь открыл глаза, улыбнулся, рот рукою отёр.

— К китайскому богдыхану надо бы посольство отправить, — сказал Артамон Сергеевич. — Мы ведь в Даурах по реке Амур соседи.

— Господи! Сколько царств у Бога! — Удивление было в голосе Алексея Михайловича, поглядел на Матвеева с любопытством. — Имя-то богдыхана ведомо?

— Ведомо, великий государь: Кан Си.

— Кан Си! — повторил Алексей Михайлович. — А нашего имени в Китае небось и не слыхали.

— Имена великих государей — достояние всего мира.

— Китай весь белый свет шелками выстилает, а по сю пору — полубыль-полунебыль. — В глазах царя заиграло простодушное любопытство. — Я уж сколько лет тщусь завести шёлковое ремесло, да вот беда, тутовник плохо растёт. Китайских надо бы саженцев.

Теперь уже удивлялся Матвеев: ну и смётка у государя. Ему о воздушных замках, а он эту самую полунебыль уже к делу приспосабливает.

Царь поглядел на Матвеева страдальчески:

— Послать-то небось некого. За тридевять земель ведь надо ехать.

— Есть у меня на примете охотник до стран незнаемых.

— Кто таков?

— Спафарий.

— Муж достойный, — одобрил выбор Алексей Михайлович и, выходило, одобрил и посольство.