Станислав Владимирович был потрясен. Стоял посреди комнаты, опустив свои длинные руки, и не мог сдвинуться с места. Посмотрел на стол, не увидел голубой папки, будто опомнился. Хотел выбежать вслед за дочерью, но вдруг из-за дверей послышался неистовый крик. От этого крика профессор задрожал, выскочил из квартиры. То, что он увидел, будто подкосило его, лишило сил: Галинка лежала на ступеньках, из ее груди струйкой сочилась кровь.

Что было дальше — Станислав Владимирович не помнит. Он только простер руки к дочери и, как мертвый, рухнул.

Из квартир выбежали жильцы. Одни бросились к Станиславу Владимировичу, другие к Галинке. Лишь Олена стояла на лестничной площадке, рвала на себе седые волосы, надрывно кричала:

— Хватайте разбойника! Ловите бандита, люди добрые! Хватайте убийцу проклятого!

Однако хватать было некого — Злогий успел скрыться.

В доме Жупанских поселились тревога и печаль. Горе змеей впилось в сердце старого отца. Уже третьи сутки Галинка находилась между жизнью и смертью, и никто из врачей не мог определить, где проходит та фатальная грань, на чьей стороне будет победа. Даже старый хирург Галицкий не решался делать какие-либо выводы, полагаясь на силу молодого организма больше, чем на любые лекарства. Он сам был отцом единственной дочери и очень хорошо понимал, что означала бы смерть Галинки для его старого знакомого, Станислава Жупанского. В эти минуты старый хирург забыл и о том, что Жупанский в молодые годы порой весьма пренебрежительно относился к нему, безвестному медику.

— Скажи, она будет жить? — с одним и тем же вопросом обращался Жупанский при каждой встрече с хирургом и при каждом разговоре по телефону.

— Должна жить! — устало отвечал доктор. — Во всяком случае я на это надеюсь.

Около тысячи операций сделал за свою жизнь Галицкий. Видел и радость выздоровления, и черную смерть.

— Завтра утром все прояснится. А сейчас, Станислав, иди домой, отдыхай. Ведь ты еще должен дождаться внуков. Помни об этом, дружище!

Станислав Владимирович поднял на хирурга усталые глаза. Некоторое время молча смотрел на такого же, как и он, седого человека. Искренне ли он говорит? Наверное, искренне и даже улыбается. От этой улыбки в глазах Жупанского блеснула искорка надежды, зажгла сердце старика верой в счастливый исход операции.

— Благодарю, дорогой друг, сердечно благодарю! — дрожал его голос. — Она будет жить? Моя Калинка? — шепчет он. — Я могу ее видеть? Да?

Галицкий отрицательно покачал головой.

— Ни за что! Это могло бы вызвать волнения. А твоей Галинке сейчас нужен покой и покой.

— Покой и покой, — механически повторил Жупанский.

— Через неделю — не раньше я пущу тебя на свидание.

— Через неделю?

Галицкий прикрыл веки, на какой-то миг впадая в забытье, потом спохватился.

— Извини, Станислав, но мне пора. Если будут какие-нибудь изменения, тебе позвонят, а сейчас тебе и мне пора спать. Я очень тебя прошу.

— Через неделю? Раньше я ее не увижу?

Галицкий мягко улыбнулся.

— Если все будет в порядке, а ты меня будешь слушаться, тогда через три дня.

Жупанский в знак благодарности поклонился.

Он согласен немедленно вернуться домой и прийти только завтра, но пусть Галицкий еще раз наведается к Калинке.

— Хорошо, — соглашается хирург. — Но сейчас советую тебе одеться.

Доктор быстро поднимается по ступенькам. На его лице уже нет и следа переутомления. На минуту переводит дыхание и входит в палату. Возле больной дремлет сестра.

— Как больная? — спрашивает профессор еле слышно.

Сестра не отвечает. Слабый свет ночных ламп убаюкал молодую девушку. Галицкий слегка прикоснулся к ее плечу, нахмурил брови, сестра раскрыла глаза, испуганно взглянула на хирурга.

— Как больная? — повторяет вопрос Галицкий.

Сестра испуганно вскакивает на ноги.

— Вы спали? — спросил строго, когда уже вошли в комнату дежурного врача. — Больная стонала?

Сестра кивнула в ответ.

— Вот видите! А это важно. Как вам не стыдно на дежурстве спать! Имейте в виду — это позор!

Сестра вот-вот расплачется. Галицкий немного смягчился:

— Записывайте все наблюдения. Понимаете?

— Понимаю, понимаю, — по-военному вытянувшись, заверила сестра.

— Можете идти! — велел хирург и сам вышел следом за сестрой, которую хорошо знал еще с военных лет.

Раненая спит. Галицкий поднес руку к ее виску, начал считать пульс. Его лицо просветлело. Теперь он действительно может сказать отцу кое-что утешительное. В эту минуту раненая застонала, попросила пить. Профессор скорее догадался, чем услышал. Собственноручно налил в стакан немножко воды, смочил марлей губы раненой.

Галинка, очевидно, хотела поблагодарить, но вместо этого лишь шевельнула бескровными губами.

— Спокойно, доченька, спокойно! Закрывай глазки и спи на здоровье, а завтра утром придет отец... Спи, спи, дорогая.