Зазвонил телефон. Станислав Владимирович с тревогой и надеждой приник ухом к трубке.

— Я ведь говорил тебе: иди спать, Станислав, — гудел в трубке недовольный голос хирурга. — Я приказал дежурному врачу не отвечать ни на один вопрос о состоянии Галины Жупанской. И ты напрасно беспокоишь людей, сам не спишь, мне спать мешаешь.

— Прошу прощения, не ухудшилось ли состояние Калинки? Мне...

— Ну ладно, дружище, — прервал его объяснения хирург. — Жду послезавтра в десять утра. Но без цветов тебя в клинику не пустят. Так и знай! — гремел голос врача. — А сейчас спокойной ночи!

Немели руки, мороз по коже. Подсознательно понимал, что может потерять сознание.

В кабинет заглянула Олена.

— Что они там говорят?

— Профессор успокаивает, велит спать. Но разве я могу уснуть?..

Губы у него вздрагивали, ноги подкашивались. Олена помогла сесть в кресло, дала воды.

— Не надо так, Станислав Владимирович, — успокаивала старая женщина и, будто мальчика, гладила профессора по голове. — Галинка выздоровеет. Раз уж врач велит идти спать, значит, все будет хорошо.

Вдруг сама не выдержала, обняла хозяина за плечи, и они вдвоем заплакали навзрыд.

Владимир сквозь сон слышал мамин голос, но не мог раскрыть глаза. Мать стояла у постели, смотрела, как он укутывается в одеяло, улыбалась.

— От Нины телеграмма, сынок! — сказала она, любуясь своим взрослым сыном, который для нее еще и сейчас ребенок. Ей жаль было будить его, а в то же время понимала: телеграмма важная, неотложная. Ведь в ней так и написано: «Володя, немедленно приезжай. Нина».

Наконец Владимир понял слова матери, проснулся.

— Телеграмма?

— Да, сынок. От Нины.

— От какой Нины? — искренне удивился он.

— Тебе лучше знать, от какой.

Владимир схватил синенькую бумажечку, несколько раз пробежал глазами и еще больше удивился. Чего угодно, но такой телеграммы не ждал: «Немедленно приезжай». Значит, случилось какое-то горе. Но с кем? Может, с Галинкой? Взглянул на стол, на который положил вчера письмо к Жупанской.

— Вы тут, мама, ничего не брали?

— Почтальону письмо отдала, — виновато объяснила Пилипчиха. — Смотрю, запечатано, подписано, я и отдала. А разве что?

Владимир ничего не ответил и начал быстро одеваться.

— Я поеду в город, мама, — сказал он, умываясь.

Ульяна лишь молча опустила руки. Чувствовала, возражать не надо, наверное, действительно случилось что-то важное, раз телеграммой вызывают. Некоторое время растерянно смотрела на сына, потом переборола себя, бросилась готовить завтрак, собирать Владимира в дорогу.

Он уже стоял одетый. Наспех позавтракал, схватил сверток с харчами, чемодан и хотел бежать.

— Постой! — крикнула мать.

Бросилась к постели, достала узелок, сунула Владимиру две полусотенные бумажки.

— Возьми, сынок, может, пригодятся, — сказала убежденно, когда Владимир начал отказываться от денег.

Он ласково взглянул на мать, поблагодарил. Мать трижды поцеловала его в лоб, перекрестила.

— Сейчас отец должен ехать в район, вот и ты с ним сядешь, — посоветовала мать. — А там, может, машина попадется.

Владимир еще раз поблагодарил мать и изо всех сил побежал на колхозный двор. Возле саней ходил старый Лема, деловито поправлял упряжь.

Владимир приехал в город быстрее, чем предполагал. Уже у самой железной дороги Пилипчуков догнал Крутяк. Остановил машину, подошел к саням. В военном белом кожухе, в серой цигейковой ушанке, румяный и возбужденный долгой ездой, Крутяк был похож на лихого парня. Спросил, куда едет, а узнав о телеграмме, сразу же предложил машину.

— Надо — значит надо. Поезжай, Володя, а мы с отцом на санках доберемся, здесь уже недалеко, — сказал Крутяк и силком усадил Владимира в свою легковую машину. — Нам, кстати, с Михаилом Тихоновичем и поговорить надо.

Владимир Пилипчук прибыл в город довольно рано. Прежде всего он кинулся в общежитие к Засмаге. Долго стучал в дверь, пока Юрко не проснулся.

— Это ты? — удивился Засмага, зевая. — Душа поэта не вынесла долгой разлуки. Или как тебя надобно понимать? — спросил он, снова ложась в постель.

Владимир молча протянул другу телеграмму. Засмага побледнел, неприязненно взглянул на Пилипчука.

Юрко вчера поздно вечером возвратился с лыжного кросса, сразу же упал в постель, уснул как убитый. О несчастье ничего не знал, поэтому Нинина телеграмма задела за живое. От его неисчерпаемого юмора не осталось и следа. Сидел на постели, недобрыми глазами смотрел на Владимира.