Шрифт:
— Может, вызвать «скорую»?
— Она ничем не поможет мне, — горько сказал профессор. — Но это пройдет... Вот мне уже лучше. — Он несколько раз глубоко вздохнул, вытер платочком лоб, поспешно добавил: — Критика теперь стала модой. А моде присущи преувеличения... Нет, нет, не возражайте, Сергей Акимович, — замахал руками профессор. — Автором статьи руководила зависть! Жажда карьеры! Втоптать в грязь старого профессора, чтобы выскочить самому. О-о, я очень хорошо знаю подобные манипуляции.
— Дорогой Станислав Владимирович, поговорим об этом в другой раз. А сейчас вам необходим покой. Покой — лучший врач. Не правда ли? Разрешите, я вас провожу?
Жупанский немного отодвинулся, чтобы лучше разглядеть лицо Кипенко. «Вроде бы не притворяется. Сочувствует... Никак не ожидал!..»
— Итак, решено: я вас провожу, Станислав Владимирович.
— Нет, нет, благодарю! Мне уже совсем хорошо. А до дома близко. Совсем близко.
В парке вспыхнули электрические фонари. Жупанский зажмурился.
— А теперь еще лучше: свет всегда бодрит, — попытался шутить профессор. — Еще чуточку посижу и пойду работать. Ведь мне теперь необходимо доказать, что я — это я... А вам, Сергей Акимович, очень благодарен и не смею больше злоупотреблять вашим вниманием. Прошу лишь, скажите одно слово — какого вы сами мнения об этой статье?
— Какого мнения? — переспросил секретарь.
С минуту сидел сосредоточенный, очевидно, обдумывал ответ.
— Я считаю, что вам придется признать некоторые ошибки, — сказал он твердо, улыбаясь такой широкой улыбкой, что казалось, ей тесно было на бледном лице. — Признание ошибок всегда успокаивает душу. Знаю по себе, по собственному опыту.
Кипенко снова улыбнулся. И странно, улыбка не обидела Жупанского. Он доверчиво смотрел на Кипенко, даже сам попытался улыбнуться.
— До некоторой степени я с вами согласен. Но если говорить о деталях...
— А о деталях мы поговорим в другой раз, — торопливо, но в то же время тактично возразил секретарь.
— Вы мне не верите? — не без боли в голосе спросил Жупанский.
— Что вы, что вы!.. Я хочу пригласить вас зайти как-нибудь ко мне, вот тогда и поговорим о деталях. А сейчас вам следует отдохнуть, Станислав Владимирович... Ну, вот и хорошо! — добавил Кипенко, когда профессор в знак согласия протянул ему руку.
Попрощались, как старые знакомые. Жупанский долго провожал взглядом невысокую фигуру Сергея Акимовича.
На улице совсем стемнело. Дождь припустил с новой силой. Станислав Владимирович медленно встал. Представляя предстоящую встречу с дочерью, снова утрачивал уверенность в себе. Она, конечно, будет плакать, упрекать. А Кипенко не упрекал. Значит, надо первым заговорить с дочерью, рассказать об этой встрече в парке.
А сам с тревогой, с болью думал об одном и том же: «Неужели она и теперь будет на стороне Линчука?»
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Сергей Акимович Кипенко любил ходить пешком. Крепкие ноги легко и без устали носили его по городу. Поэтому шоферу Борису часто приходилось вступать с Сергеем Акимовичем в спор, когда тот, отсылая машину, приказывал не приезжать за ним. В таких случаях Борис надвигал свою серенькую кепку до самых бровей и лихо срывал машину с места.
После встречи с Жупанским в парке Кипенко решил в ближайшие дни побывать в университете — старейшем и крупнейшем учебном заведении города.
Деловито осмотрел фасад четырехэтажного здания, и сразу же в глаза бросились следы фашистских грязных рук... У одной из трех муз, державших в руках лавровый венок, отбит нос, стены главного корпуса густо исклеваны пулями.
Восстановление университета после изгнания фашистских захватчиков началось с аудиторий, где оккупанты и их бандеровские прислужники оставили вороха битого стекла, изуродованную мебель, оборудование. Поспешно удирая из города, они успели взорвать лишь мраморный актовый зал университета. На большее у них просто не хватило времени. В этом зале ныне шли восстановительные работы.
«А на другой год необходимо будет произвести и наружный ремонт», — заметил про себя Сергей Акимович, входя в вестибюль университета.
Старенький швейцар, стоявший на ступеньках возле широкой стеклянной двери, молча уступил гостю дорогу. Сергея Акимовича поразила такая беспечность. «Даже не спросил, куда я и к кому иду. Хорошенькие порядки!» — думал Кипенко, поднимаясь по мраморным ступенькам на второй этаж. Не заметил, как ускорил шаги. Только перед дверью с табличкой «Партбюро» задержался.