Девушка неопределенно повела бровями.

В двух просторных комнатах правления толпились люди, то тут, то там раздавался смех. Кто-то затянул песню. Кто-то шутя воскликнул:

— Десять лет, как женился человек, а до сих пор от радости поет! Что значит хорошая женщина в дом пришла.

— Да это он веселится, на чужих жен глядя.

— А разве это плохо?

— А ну прекратите галдеж! Хватит! — загудел усатый дядька Петро. — Гости идут.

В дверях появились Крутяк с Яринкой Тарасевич в сопровождении председателя колхоза.

— Разрешите, товарищи, посидеть с вами? — с веселой солидностью обратился к присутствующим Крутяк.

— Пожалуйста! Садитесь с нами! — вразнобой откликнулись колхозники в обеих смежных комнатах.

Крутяк пригладил светло-русые немного ершистые волосы, оправдываясь, добавил:

— Ехали на молотьбу, а будем на балу! Такое наше счастье, Яринка.

— Неплохое счастье, — многозначительно подмигнул дядька Петро. — Дай бог каждому!

Он хотел продолжить разговор, но Пилипчук поднял руку, за столами установилась тишина.

— Прошу садиться, товарищи! Вы, Остап Богданович, с Яринкой садитесь вот здесь, в красном углу. А ты там, Паша, будь хозяйкой, смотри, чтобы стол не пустовал.

— Вы уж в наши бабьи дела не вмешивайтесь — как-нибудь управимся без мужских советов... От этих дел мужики только лысеют! А мы не желаем, чтобы наш председатель был лысым.

Бесхитростное замечание разговорчивой женщины, кажется, не понравилось Михаилу Тихоновичу. Он внезапно даже покраснел, неловко взглянул на председателя райисполкома. А Крутяк тем временем радостно пожимал руки колхозникам, сидевшим рядом с ним.

— Тогда разрешите начинать, товарищи?.. Я так скажу, уважаемые колхозники и колхозницы: сегодняшний день для нашей «Ленинской искры» большой праздник, потому что наш урожай, наше самое большое богатство лежит, можно сказать, в закромах.

— Верно, Михаил!

За столами зааплодировали, и хотя председатель колхоза пытался продолжать речь, его голос утонул в общем гомоне. Прошла не одна минута, пока в хате опять установилась тишина.

— С государством, — продолжал Михаил Тихонович, — сами знаете, мы рассчитались еще в прошлом месяце. Фонды тоже имеем, на трудодни выдали по полтора килограмма. Если сказать по совести, это уже неплохо. Вон Петру Степановичу целых десять мешков зерна досталось, да еще, думается, столько же, если не больше, получит при окончательном расчете.

— Благодарю! — степенно промолвил усач.

— Ну, а чтобы долго, товарищи, не томить христианскую душу, предлагаю каждому наполнить свою стеклянную посудинку чем положено да послушать Остапа Богдановича. Ведь он для нас как отец родной.

После этих слов Пилипчук наполнил рюмку и, протягивая ее Крутяку, пригласил:

— Ваша чарка, ваше слово.

Крутяк поднялся. Что же он скажет своим односельчанам? Все они — знакомые, близкие и дорогие ему люди. Они хорошо знают своего Остапа, как и он их. Со многими пас коров, лошадей, даже коз и гусей, делил хлеб-соль, горе и радость. Потом судьба забросила его на железную дорогу, а годом позже — в тюрьму, из которой бежал, но зато попал в Березу Картузскую [4] . Затем радость освобождения в сентябре 1939 года, общественная работа, фронт. После войны — борьба с бандеровщиной...

— Не хотелось мне за таким торжественным столом да о горьком прошлом вспоминать, — начал председатель! райисполкома. — А вспоминать надо... Все вы, товарищи, конечно, не забыли, как два года назад в этой вот хате бандиты замучили Ивана Осиповича — учителя нашего, который ребятишек грамоте учил.

Люди поставили рюмки, кто-то печально вздохнул. Веснушчатая Паша на виду у всех глотала слезы. Ярина Тарасевич низко наклонилась к столу, ни на кого не смотрела.

— А за что, спрашивается?.. За то, товарищи, что людям добра желал. Вы же помните, каким человечным, отзывчивым был Иван Осипович?.. И многих других активистов не стало за эти годы в нашем районе... Об этом никогда не следует забывать, даже в минуты самой большой, как вот ныне, радости. Да и борьба за колхозы, за новую жизнь только разгорается. Еще будут и жертвы, и горькие слезы — враги добровольно не сдадутся. Ваш колхоз — лучший в районе, хотя и у вас не все идет четко, слаженно. Главное ваше достижение — высокий урожай. Это очень помогает нам агитировать за коллективизацию. Вот недавно еще в трех селах инициативные группы образовались. Думаю, к весне мы станем районом сплошной коллективизации. Мы только начинаем выходить на широкую дорогу. Ну, а когда выйдем, тогда возьмем разгон в десятки раз больший, чем сейчас. Вот за это будущее я и предлагаю выпить всем нам по чарочке.

— Верно! Святую правду говорите! — раздалось со всех сторон.

— За такое и по второй налить можно, — пошутил дядька Петро. — Кому, конечно, для здоровья не вредно.

Усач задавал тон, будто дирижер. Так уже повелось — любил Петро Степанович поработать как следует, любил и в компании посидеть, песню спеть, рюмку выпить. Редко какая сельская гулянка обходилась без его участия. Зато все знали: где присутствует дядька Петро, там ни дебоширства, ни какого-либо перебора не будет.

Оживленнее пошли разговоры. Пошли в ход ложки, вилки.

— Теперь ваша очередь, председатель, — обратился Крутяк к Пилипчуку. — Как, товарищи, послушаем Михаила Тихоновича?

— Обязательно! — хором ответили за столами.

— Да дайте же человеку за целый день по-настоящему покушать, — вступился за Пилипчука машинист Ярослав.

Ярина Тарасевич не принимала участия в общем разговоре. Она сидела бледная, будто перепуганная. Недопитой стояла и ее рюмка. А к еде Ярина и не прикоснулась.

— Лучше погибнуть! — сорвалось с ее уст неуместное в общем веселье слово. От этого еще больше побледнела, испуганно приникла к самому столу.