Была у доцента еще одна привычка, роднившая его с профессором: Леопольд Феоктистович считал непременным правилом никогда не спешить с выводами, ответами, даже в тех случаях, когда его поторапливали. Жупанский тоже терпеть не мог поверхностного, небрежного отношения к делу.

Детей у Тына не было. Домашним хозяйством занимались старенькая сестра и какая-то дальняя родственница-сирота. Обе они редко выходили из квартиры, находя постоянную работу в бесконечных натираниях пола, чистке посуды, вязании всевозможных кружев, теплых носков и рукавиц. Собственно, этот домашний промысел и помог семье Тына спастись от голода в годы гитлеровской оккупации. Леопольд Феоктистович и сейчас избегал шумных компаний. Свой досуг он проводил уединенно: за перечитыванием произведений древнегреческих, древнеримских и славянских авторов. На этот раз Станислав Владимирович застал соседа за томом Тита Ливия.

— Читаешь? — спросил он, останавливаясь в дверях просторной комнаты.

— В этом теперь вся моя радость... Прошу садиться, Станислав.

Леопольд Феоктистович был значительно ниже Жупанского и потому не любил разговаривать стоя, чтобы не ощущать «неравенства». Хотя и у него были свои преимущества — смолисто-черная шевелюра и зычный голос.

Станислав Владимирович сел на диван, смежил глаза.

— Устал я очень, Леопольд... Кажется, никогда еще не чувствовал себя так скверно, как нынешней осенью.

Тын не ответил.

— Я порой завидую тебе, Леопольд, — ты ко всему относишься как стоик. А я... — Станислав Владимирович беспомощно развел руками... — А меня раздражает всякая мелочь.

Хозяин сдержанно улыбнулся.

— Ты ведь знаешь, Станислав, я на все смотрю с высоты вечности. Какой смысл в том, что я буду волноваться, принимать близко к сердцу, выучил студент заданный материал или не выучил. От этого мировая история не изменится. Каждый студент учится для себя, а не для меня. Нравится человеку по нескольку раз перечитывать Горация, пускай читает. А если человека привлекает футбол, зачем его принуждать? Пусть становится футболистом. В Бразилии, например, талантливых футболистов уважают и знают лучше, чем президентов.

Кажется, эти несколько фраз исчерпали весь заряд желаний Леопольда Феоктистовича говорить. Он вздохнул, подчеркнуто умолк.

— А если человеку ничего не хочется делать, как тогда быть?

Тын молчал.

— Не могу я так, Леопольд, — после минутной паузы признался Жупанский, нисколько не удивляясь поведению хозяина. — Когда мои студенты проваливаются на экзаменах, я, по всей вероятности, волнуюсь больше, чем они. У меня тогда такое ощущение, будто я самому себе ставлю двойку.

Тын улыбнулся, но снова промолчал.

— В такие минуты меня подмывает вскочить со стула, закричать, пристыдить лентяя.

Тын еле заметно кивнул головой.

— Как можно равнодушно относиться к знаниям, которые тебе преподносятся? И притом за эти знания еще и стипендии платят!

— А почему я должен волноваться за лентяя или бездарь? — спросил хозяин. — Стремящийся к знаниям у меня всегда найдет поддержку. Таким я не отказываю. Я готов с ними сидеть по нескольку часов на консультациях, раскрывать перед ними все величие античной культуры, античной мудрости. Но на равнодушие я предпочитаю отвечать только равнодушием. Лентяям и бездари я спокойно ставлю двойки, а если деканат протестует, я, конечно, подчиняюсь, но виноватым себя не считаю. Я так и говорю: «Вам нужны оценки, пожалуйста! Но эта оценка не отражает знания». Трудолюбие человеку необходимо прививать с детства, до десяти лет, а не тогда, когда он уже стал взрослым, научился находить себе утешение в пиве или вине.

В глубине души Станислав Владимирович не вполне соглашался с выводами Тына, но фактов для возражения почему-то не находил. Может, действительно надо ко всему относиться спокойнее, равнодушнее. Разве сегодня можно чем-нибудь удивить мир? Трудно удивить, даже при большом желании. Сколько великих мужей, неповторимых гениев дала человечеству античность! И каковы результаты? Знает ли о них сегодняшняя молодежь? Очень скудно. Назовут Архимеда, Пифагора, Аристотеля, может быть, Платона, Сократа, Вергилия. И это закономерно...

Тын рассматривал обложку сочинений Тита Ливия, будто искал в ней новых для себя откровений. Станислав Владимирович следил за движениями хозяина квартиры и продолжал размышлять вслух:

— Жизнь просеивает приобретения человеческого разума через сито столетий. Немногие из них остаются вечными, ибо если бы все оставалось неизменным, не было бы и прогресса... Разве можно современного юношу или девушку упрекать в том, что они не в таком объеме знают древность, как знали ее, скажем, студенты наших с тобой времен, Леопольд? Ведь за эти тридцать — сорок лет жизнь отодвинула на задний план изучение античной мудрости, поставила перед молодежью новые и, возможно, куда более важные задачи, проблемы.

Леопольд Феоктистович перестал рассматривать обложку и предложил сыграть партию в шахматы.

— Популярность этой древности, пожалуй, возрастает в геометрической прогрессии. Не так ли?

Станислав Владимирович не очень любил эту игру, потому что она, как ему казалось, отнимает много драгоценного времени и не дает настоящего успокоения. Однако лучше играть в шахматы, чем вести ненужные разговоры. Сегодня такой тяжелый день: с утра собрание преподавателей исторического факультета, рассматривался вопрос о воспитательной работе среди студентов, потом спорил с дочерью по поводу какой-то мелочи, вечером пришел Кошевский... Не слишком ли много отрицательных эмоций для одного дня?