Шрифт:
Жупанский молча кивнул головой.
— Так вот, я недавно получил из Канады письмо. Некоторые друзья профессора Старенького, разумеется, не без его ведома, интересуются твоими трудами. Пишут, что могли бы за два-три месяца издать большим тиражом.
— Где, в Канаде?
— Стасик! — завопил уже во всю комнату Кошевский. — Да разве тебе не все равно? Наука, друг мой, не знает границ. Разве мало советских ученых публикует свои лучшие труды за границей? Правда, за это ругают на собраниях, в газетах... Но разве ты не можешь прикинуться наивным, сказать, мол, что с новыми порядками хорошо еще не ознакомился. Будь уверен, тебе простят, Стась!
— Заниматься такого рода делами желания у меня нет, — вяло возразил Станислав Владимирович.
— В таком случае поручи взять хлопоты на себя верным своим друзьям. Давай рукопись — и через два месяца получишь книгу. И пусть тогда завидуют тебе все твои враги, пусть провалится кафедра вместе с Линчуком, и пусть тогда никто не спрашивает тебя: камо грядеши? В жизни все зависит от случая. Это нам, историкам, хорошо известно. Помнишь, как Чарльз Оман [12] провозглашал на весь мир: «История — это только куча случайных явлений, а неожиданных зигзагов истории не могут предвидеть даже мудрецы...» Ну, снимут тебя с кафедры, а может, это пойдет только на пользу тебе. Я думаю, что так оно и случится.
12
Английский историк-консерватор. Умер в 1946 году.
— Ты уже предвидишь будущее? — поморщился профессор. — Только что говорил совсем другое, а теперь становишься в позу мудреца — пророчествуешь.
Кошевский проглотил пилюлю, но тотчас пошел в новое наступление:
— Мы говорим, Станислав, о деле, а не об истории. В Канаде тебя издадут, а здесь нет. Ты честный человек, добросовестно подходишь к анализу событий, не кричишь большевикам: «Ура!» Ты поступаешь как истинный ученый, а не какой-нибудь там карьерист Линчук. Вот и решай!
Станислав Владимирович молчал. Вспомнил свою беседу с дочерью в прошлый раз, когда приходил Кошевский, и ему стало не по себе.
— А кто такой Роздум?
Нечто похожее на страх мелькнуло в глазах Кошевского. Но в следующий миг он уже похихикивал:
— Отличный парень, черт его подери! Файный, — переходя на городской жаргон, воскликнул Кошевский. — Работает мастером и зарабатывает о-го-го. Честное слово. И в вине знает толк. Ну, а кто разбирается в вине, тот умеет оценить и женскую красоту, — добавил он заговорщицким тоном, торжественно поднимая указательный палец. Сам не выдержал серьезности и расхохотался на всю комнату.
Жупанский в ответ только пожал плечами.
— Итак, согласен, Стась? Да? Я беру рукопись и действую. Не возражаешь?
— Нет, возражаю.
— Почему? — насторожился гость.
— Рукопись надо еще дорабатывать, редактировать... И вообще дай мне собраться с мыслями. Сейчас я просто не готов принять какое-нибудь определенное решение, мне надо хорошенько подумать.
В словах Жупанского звучала категоричность.
— Хорошо, Стась! Я зайду в конце недели. Извини за откровенность, но такой счастливый случай может больше не повториться. Так что — «лови момент!», как советовал старик Гораций.
— Я сказал же — подумаю! — сдержанно ответил профессор.
Кошевский в душе праздновал победу.
На другой день раньше обычного Станислав Владимирович был на ногах. Он вышел в парк с намерением встретить Духния. Знал привычку Степана Михайловича выходить на утренние прогулки в любую погоду.
В глубине души Жупанский не очень надеялся на помощь академика, но встреча с ним могла бы кое-что прояснить в разглагольствованиях Кошевского. Ведь Духний влиятельный человек, ректор с ним часто советуется. При случае Степан Михайлович мог бы за него и заступиться.
Утро выдалось холодное, сырое. Чувствовалось, что в горах выпал снег. Жупанский застегнул плащ на все пуговицы, поднял воротник. Роса висела на ветвях деревьев мелкими капельками. Даже дорожки были влажными. Не очень приятно прогуливаться в такую погоду...
Духний почему-то задержался, и это начало беспокоить Станислава Владимировича. Он злился на себя, упрекал в наивности. В самом деле, чем ему поможет академик? Советом? Но разве от его слов станет легче? Каждый должен знать, что ему предпринимать...
Занятый невеселыми раздумьями Жупанский не сразу заметил Духния, который выходил из боковой аллеи и, казалось, что-то бормотал, разговаривая сам с собой, и доверчиво улыбался.
«Почему ему так весело? — думал Станислав Владимирович. — Неужели его ничто не беспокоит или он только прикидывается беззаботным? Не может же человек в такие годы чувствовать себя бодро, как юноша?»
— Куда-нибудь собрался или прогуливаешься? — спросил Духний, протягивая Жупанскому руку.
— Хочу малость освежиться. Лег с тяжелой головой, а встал... еще хуже... — пожаловался профессор, внимательно присматриваясь к академику. — Ты был вчера в университете?