— Я говорю, знали ли Лаврентий Зизаний и Мелетий Смотрицкий о существовании грамматики Ивана Федорова?

Станислав Владимирович неопределенно развел руками.

— Наверное, не знали, — высказал свое предположение академик. — А ты чем недоволен, Станислав?

Профессор поднял на Духния усталый взгляд.

— Недоволен? Как тут будешь доволен, когда за спиной чувствуешь одни неприятности.

Духний участливо посмотрел на коллегу.

— А если конкретно? Что тебя угнетает, волнует?

— Все к одному. Вот нужно написать статью в юбилейный сборник, а что и как писать, не представляю, хотя материалов, ты знаешь, у меня предостаточно.

— Ну и ну! — протянул с улыбкой Духний. — Вот бедный человек, его в сборник тянут, а он не знает, что и как писать!

Академик встал из-за стола, заваленного грудой рукописных материалов, стал медленно прохаживаться по комнате, разминая руки. Худая сгорбленная фигурка, но лицо... Брови и губы — в постоянном напряжении. Глаза — живые, мечущие искры. «Откуда у него столько энергии? — завидовал Станислав Владимирович. — Он постарше меня, послабее здоровьем: как-никак — четыре года в Талергофе... А вот не сдается».

— Ты знаком с Андреем Волощаком?

— Близко нет... Знаю, что поэт, слепой. Кажется, еще со времен первой мировой войны.

— Правильно. Так вот — до тридцать девятого года этот самый Волощак издал всего лишь один сборничек тиражом в тысячу экземпляров, да еще на свои собственные деньги. А за это время, после войны, целых три сборника вышло, общим тиражом свыше двадцати тысяч экземпляров. Вот и сравнивай! Три сборника за каких-нибудь шесть лет Советской власти. А как печатаются Гаврилюк, Тудор, Галан, Козланюк?! А возьми Ирину Вильде!

— Не всех же печатают! — возразил Жупанский.

Степан Михайлович перестал ходить.

— Нужно писать так, чтобы твоими работами интересовались... Нужен твой труд народу, пиши, а коль не нужен — и не берись!

При последних словах Духний многозначительно посмотрел на Станислава Владимировича. Но выражение лица академика было благожелательным.

Что ему ответить? И надо ли отвечать?

Профессор молча уставился в потолок; Духний продолжал неторопливо ходить по комнате.

«Это он меня имеет в виду, — думал Жупанский. — Премного благодарен за откровенность. Такое тоже не всегда и не от каждого услышишь... Только кто знает, что ныне народу нужно... Не так все просто!»

Однако вслух возражать Духнию не стал.

— Все это верно, Степан Михайлович, — заметил он примирительно, — только как я могу писать, когда меня все ругают да поучают!

Академик сел на стул неподалеку от Жупанского, заговорил тихо, но проникновенно, все время стараясь смотреть Станиславу Владимировичу в глаза.

— Знаю, Станислав, тебе нелегко. Менять убеждения — дело трудное, порою даже непосильное, особенно в таком возрасте. Ты всю жизнь думал, что верно служишь народу, а на самом деле нередко, сам того не желая, вредил ему... Ты уж извини за откровенность, — вставил Степан Михайлович, когда Жупанский отвернулся, — но кто, как не я, тебе правду скажет! Ты согласен?

Наступило продолжительное и неприятное для обоих молчание. Наконец Станислав Владимирович, тяжело вздохнув, внимательно посмотрел на Духния.

— Одни ориентировались на Австрию, другие на Россию... Была в России абсолютная монархия — вы были за самодержавие. После девятьсот пятого года расплодились в России либералы, — и вы туда же! Свергли русские царя, вы примирились и с Временным правительством. Деваться некуда! Я, конечно, упрощаю метаморфозы, но в принципе было именно так.

Духний не выдержал и расхохотался. Станислав Владимирович от удивления умолк. А Духний так хохотал, что у него даже слезы выступили. Но вот он вытащил из кармана носовой платок, вытер глаза.!

— Ну, Станислав, молодец! Правду врезал. Как это у русских: «Хлеб-соль ешь, а правду режь!» Продолжай, я тебя слушаю. Как же мы, сукины сыны, дальше себя повели? Как Октябрьскую революцию встретили?

Жупанский попытался улыбнуться, но улыбка получилась довольно сдержанной.

— После Октября, считаю, все было несколько иначе. Тут и вы толком не знали, что делать, ведь Россия, которую вы обожали, исчезла. Но раздумывали вы недолго. Многие из вас подались даже в Коммунистическую партию. Теперь вам доверяют... Говорят, что тебя даже пригласили разбираться в германских архивах, правда?