Шрифт:
Станислав Владимирович почувствовал, что ему становится плохо, что он вот-вот упадет. Судорожно вцепился в подлокотники кресла, напрягая остатки сил...
«Наша общественность смотрит на вас, профессор Жупанский, как на человека глубоких знаний. Только почему вы отмалчиваетесь по поводу зверств националистических банд, терроризирующих народ?»
— Неужели ты, паршивец, считаешь, что я с ними? Что я должен писать в газетку, как ты? — сорвавшись, закричал Жупанский, утрачивая контроль над собой. — Я еще отвечу тебе. Подожди-ка!..
Вдруг он обмяк.
«Никто мне не поверит. Никто! — назойливо зудела тревожная мысль. — Никто теперь не поверит!»
Так как же быть? Что сказать в ответ на эту грязную писанину? Как защитить свой авторитет, свое честное имя?
— Один, два, три...
Ох, как тяжело дышать!.. Может, завтра пойти к ректору, категорически заявить, что он больше не может и не будет работать на одной кафедре с Линчуком? Пусть выбирают: или — или!
«А Линчуку этого только и надо. Ты уйдешь с кафедры, а он сядет на твое место, будет считать себя победителем, новым Иоанном Златоустом и хохотать над «великомучеником», — подсказывал внутренний, правда, не очень уверенный голос.
Вышел в коридор, накинул пальто, взял зонтик. Встречаться с Оленой ему не хотелось. Дочь еще не пришла. Успокоиться бы до ее возвращения, прийти к какому-то выводу... Ведь разговор с Галинкой неизбежен.
На улице он сразу попал под дождь. Куда же пойти? В конце концов это все равно, лишь бы только не встречаться с людьми, не видеть знакомых... Свернул в парк, прошелся по центральной аллее. Присел на мокрую скамью, закрыл глаза. Станислав Владимирович склонил голову, затих. Может, это последняя его прогулка? Может, пришел конец его существованию? Однако он еще думает, следовательно, существует. С гимназических лет помнил старую декартовскую мудрость.
Вдруг кто-то легонько прикоснулся к плечу. Станислав Владимирович не поднял головы, не раскрыл глаз.
— Вы не спите?
Кто же это к нему подошел? Интересуется здоровьем, присвечивает фонариком? Раскрыл глаза: перед ним стоял плечистый мужчина в темном пальто. Он, безусловно, его знает, но вспомнить никак не может.
— Извините, — промолвил мужчина обеспокоенно. — Вам, наверное, нужна помощь?
Спросил и пристально всматривается... Нет, он этого человека не знает. Какая-то добрая, искренняя душа.
На губах промелькнула горькая улыбка, глаза смотрели куда-то поверх головы незнакомца.
— Мне сейчас никто не поможет... Если кто и успокоит меня, так только мои размышления...
— Почему?
Мужчина, не выключая фонарика, сел на скамью, пытаясь заглянуть ему в глаза. На чисто выбритом лице — неподдельное беспокойство.
— Моя фамилия Жупанский.
В ответ мужчина в кожаном пальто улыбнулся, откинул голову назад — тень от ветки, падавшая на лоб незнакомца, теперь закрывала глаза.
Некоторое время сидели молча.
— Я знаю вас, Станислав Владимирович, — сказал мужчина, возобновляя разговор. В густом баритоне звучали теплые нотки.
— Меня? — Профессор наклонился ближе, с удивлением всматриваясь в мужчину, который так неожиданно подошел к нему. — Вы меня знаете? — не скрывал удивления Жупанский. — А впрочем, мне и самому теперь кажется, что мы где-то с вами встречались. Может, вы заочник?
— Нет, Станислав Владимирович, я учился в Харькове еще до войны. А встречались мы с полгода назад.
— Не могу припомнить, — признался профессор. — Годы берут свое. А где именно, извините?
— На собрании интеллигенции города, затем в университете. Помните?
— Ах, да! Теперь припоминаю. Да, да! — оживился профессор. — Не ожидал. Такой странный случай...
— Что же, случаи бывают разные: приятные, неприятные, счастливые...
— Нет, это очень приятно. Извините, ваша фамилия Кипенко?
— Кипенко, — кивнул собеседник, не отводя от Жупанского внимательного взгляда.
— А зовут вас Сергей Акимович? Вы секретарь горкома?
— Да, вы не ошиблись.
Кипенко заметил, как оживился старый профессор: несколько минут назад он выглядел значительно хуже.
— Я искренне благодарен вам за внимание, Сергей Акимович, — продолжал тем временем Жупанский. — Я просто искал уединения. Вы, наверное, читали в сегодняшней газете статью, в которой...
— Вас немного покритиковали, — спокойно закончил Кипенко.
— Ничего себе! До сих пор отдает здесь. — Станислав Владимирович потер рукой грудь в том месте, где учащенно билось его немолодое сердце, полез в карман, вынул таблетки.