— Добрый вечер, — произнес по-баскски Салакаин.

— Добрый вечер, — ответил любезно Мыловар.

Падре не ответил. Он читал какую-то бумагу.

Это был плотный человек лет тридцати с лишним, роста, пожалуй, низкого, ничем на вид не примечательный. Единственное, что придавало ему своеобразие, был его взгляд — косой, тяжелый, угрожающий.

Через несколько минут Падре поднял глаза и сказал:

— Добрый вечер.

Затем вернулся к чтению.

В его поведении проглядывало желание внушить страх. Салакаин это почувствовал, принял безразличный вид и спокойно разглядывал Падре: его черный берет был низко надвинут на лоб, словно Падре боялся, как бы ему не заглянули в глаза, подбородок давно не бритый, щетинистый, волосы короткие, на шее косынка, черная куртка застегнута на все пуговицы, между колен зажата толстая палка.

В этом человеке было что-то загадочное, присущее кровожадным существам, убийцам и палачам; молва о его жестокости и дикости распространилась по всей Испании. Он знал об этом и, по всей вероятности, гордился ужасом, который вызывало у всех его имя. В сущности же, он был истеричным беднягой, жалким маньяком, одержимым мыслью о своем божественном призвании. Будучи рожден, если верить слухам, в канаве в Эльдуайене, он сумел получить духовный сан и церковный приход в городке возле Толосы. Однажды, когда он служил мессу, за ним пришли жандармы. Падре, сказав, что пойдет снимет облачение, выскочил в окно, скрылся и стал собирать свой отряд.

Этот зловещий человек был удивлен твердостью и спокойствием Салакаина и Баутисты и, не глядя на них, спросил:

— Вы баски?

— Да, — сказал Мартин, выступив вперед.

— Чем занимаетесь?

— Контрабандой оружия.

— Для кого?

— Для карлистов.

— С каким комитетом связаны?

— С Байонной.

— Какие ружья вы переправляете?

— Бердан и Шасспо.

— Это правда, что у вас спрятано оружие около Урдакса?

— И там, и в других местах.

— Для кого вы его привезли?

— Для наваррцев.

— Хорошо. Мы отправимся за этим оружием. И если его не найдем, вы будете расстреляны.

— Ладно, — хладнокровно ответил Салакаин.

— Уходите, — сказал Падре, раздосадованный тем, что не смог навести страх на своих собеседников.

Когда они уже шли по лестнице, их догнал Мыловар.

Он был похож на военного и казался человеком любезным и хорошо воспитанным.

Раньше он служил жандармом.

— Не бойтесь, — сказал Мыловар. — Если все сделаете как надо, ничего с вами не будет.

— А мы и не боимся, — ответил Мартин.

Все трое спустились в кухню, и Мыловар подсел к людям из отряда, которые ждали ужина. Он устроился за одним столом с Лушией, Белчей, Ласалой Трубой и толстяком по имени Анчуса.

Пустить за свой стол Прашку Мыловар не захотел и сказал, что, если этот дикарь начнет есть первым, он ничего не оставит другим.

По этому поводу один молодой парень, бывший семинарист, прозванный Данчари (Танцор) и известный также под кличкой «Студент», вспомнил песню Вилинча{158}, которая называлась «Песня о выпивке». В ней высмеивается некий пьянчуга-священник, и Студент был вынужден петь вполголоса, чтобы не услышал командир отряда.

Хозяин постоялого двора принес ужин и несколько бутылок с вином и сидром, а так как переход от Аричулеги до этих мест развил у всех аппетит, люди набросились на еду, словно голодные волки.

Они еще ужинали, когда послышался стук в дверь.

— Кто там? — спросил хозяин.

— Свой, — ответили снаружи.

— Кто ты?

— Ипинца Сумасшедший.

— Входи.

Дверь отворилась, и вошел старый нищий, закутанный в коричневое грубого сукна пальто, один из рукавов которого был завязан и превращен в карман. Студент знал старика и объяснил, что он торгует песнями и слывет сумасшедшим потому, что когда читает вслух свои песни, то и дело принимается петь и плясать.

Ипинца Сумасшедший сел к столу, и хозяин дал ему остатки ужина. Потом Ипинца подошел к компании, собравшейся возле камина.

— Не желаете ли какую-нибудь песенку? — сказал он.

— А что у тебя за песни? — спросил его Студент.

— Разные. Про то, как жена жалуется на мужа, про то, как муж жалуется на жену, «Пельо Хосефе».

— Все это старье.

— У меня еще есть «Ура, Пепито!» и «Песня хозяина и слуги».

— Эта либеральная, — сказал Данчари.

— Не знаю, — ответил Ипинца Сумасшедший.

— Как так не знаешь? Мне кажется, что ты далеко не ортодокс{159}.

— Я не знаю, что это такое. Нужны вам песни?

— Да ты ответь сначала. Ортодокс ты или гетеродокс{160}?

— Я уже тебе сказал, что не знаю.

— А что ты думаешь о святой троице?

— Не знаю.

— Как так не знаешь? И ты смеешь это говорить! Откуда происходит святой дух? От отца, или от сына, или от обоих? Не считаешь ли ты, что его ипостась одной природы с ипостасью отца или ипостасью сына?