— Сердце, желудок и голова образуют вместе одно целое.

— Ara, они образуют тело, — сказал Доминго.

— А тело и есть одно целое.

— Без сомнения!

— И единство это гораздо важнее, чем вы думаете.

— А вы, сеньор, знаете, что именно я думаю?

— И это верно, теперь я вижу, что вы вовсе не дурак,

— Я себя за такого не считаю, сеньор доктор, и вообще я не понимаю тех людей, которые любого встречного считают за идиота, пока не поймут, что все наоборот.

— Как я уже говорил, — продолжал врач, — желудок производит соки, из которых образуется кровь; сердце снабжает кровью голову и желудок, чтобы они могли работать, а голова управляет работой сердца и желудка, А поэтому могу сказать, что сеньор Аугусто умер от слабости всех трех органов, в синтезе — всего тела,

— А я считаю, — вмешалась Лидувина, — что нашему сеньорите втемяшилось в голову умереть, ну и, конечно, кто захочет умереть, тот в конце концов и помрет.

— Естественно! — сказал врач. — Когда человек не верит в свою смерть, то, даже если он в агонии, ему иногда удается спастись. Но если у него нет никаких сомнений в том, что он умрет, тогда все потеряно.

— Смерть нашего сеньорито — это чистое самоубийство, и все. Поставил-таки на своем!

— Наверное, были неприятности…

— И какие! Очень серьезные! Женщины!

— Понятно, понятно! Теперь остается только приготовиться к похоронам.

Доминго зарыдал.

После того как пришла телеграмма с известием о смерти несчастного Аугусто и я узнал все обстоятельства его кончины, я серьезно задумался. Хорошо ли было с моей стороны говорить ему в тот вечер, когда он приехал обсудить со мной идею самоубийства, такие жестокие слова? Я даже пожалел, что убил его, Я подумал, что прав был Аугусто и следовало позволить ему поступить по-своему, покончить самоубийством. Потом мне пришла в голову мысль воскресить его.

— Да, — сказал я, — надо его воскресить, и пусть делает что хочет, пусть кончает с собой, раз уж такова его воля.

Решив воскресить Аугусто, я заснул.

Чуть только сон коснулся меня, Аугусто сам явился ко мне, белый, как облако, и весь как бы освещенный заходящим солнцем. Он пристально посмотрел на меня и сказал:

— Я снова здесь.

— Зачем пришел?

— Попрощаться с вами, дон Мигель, попрощаться до встречи в вечности и приказать — да, приказать вам, а не умолять, — чтоб вы написали руман о моих похождениях.

— Он уже написан.

— Я знаю, все уже написано. И еще я пришел сказать вам, что идея воскресить меня, с тем чтобы я сам лишил себя жизни, это ерунда; более того, это невозможно.

— Невозможно? — спросил я, конечно, во сне.

— Да! В тот вечер, когда мы беседовали у вас в кабинете — помните? — вы тогда не спали и не грезили, а бодрствовали, и я вам объяснил тогда, что мы, вымышленные, на ваш взгляд, существа, обладаем своей собственной логикой, и если те, кто нас придумывает, будут с нами делать все, что пожелают, ничего хорошего не выйдет. Припоминаете?

— Припоминаю.

— И теперь, я уверен, что, хотя вы самый настоящий испанец, у вас нет никаких желаний, не правда ли, дон Мигель?

— Да, сейчас у меня нет никаких желаний.

— Кто спит и видит сны, тот ничего не желает. И вы, и ваши соотечественники спите и видите сны; вам снится, будто у вас есть желания, а на самом деле никаких желаний у вас нет.

–· Скажи спасибо, что я сплю, — заявил я, — а то бы я…

— Неважно. А насчет вашей идеи воскресить меня Должен сказать— это неосуществимо; вы не можете этого сделать, даже если хотите или вам снится, что вы хотите.

— Но, дорогой…

— Да, да, вымышленное существо, как и человека из плоти и крови — то, что вы называете человеком из плоти и крови, а не из выдуманной плоти и выдуманной крови, — можно породить и можно его убить. Но раз уж вы его убили, то воскресить нельзя, нельзя! Создать человека из плоти и крови, обычного смертного, который дышит воздухом, — это легко, очень легко, слишком легко, к сожалению. Убить человека из плоти и крови, обычного смертного, который дышит воздухом, тоже легко, очень легко, слишком легко, к сожалению… но воскресить его — невозможно!

— Действительно, — сказал я ему, — это невозможно.

— Ну, так то же самое, — отвечал он, — то же самое и с нами, теми, кого вы называете вымышленными существами; легко дать нам жизнь, быть может, даже слишком легко, и совсем легко лишить нас жизни, наверное, чересчур легко; но воскресить нас? Дудки! Еще никому не удавалось по-настоящему воскресить вымышленное существо, если оно по-настоящему умерло. Как по-вашему, можно воскресить Дон Кихота? — спросил он.

— Невозможно, — отвечал я.