Я поднимаюсь по тропинке к дому, мои ноги деревенеют, словно у них нет суставов; я не стучу, я не хочу разбудить еще кого-нибудь. Я наклоняюсь к дверному коврику за запасным ключом и отпираю входную дверь. Уже поздно, но свет на кухне еще горит. За то время, что я иду к кухне, он уже поднимается и стоит там, где я могу его видеть. Кухонный стол позади него завален бумагами. На нем нет обуви, ботинки стоят на ковре в гостиной, с развязанными шнурками, а его глаза так же темны, как в моих кошмарах о нем.

– Что ты здесь делаешь?
– Он осматривает меня сверху донизу. Я удивляюсь, чего это он на меня смотрит, пока не вспоминаю, что на мне тяжелые черные ботинки Бесстрашия и жакет, татуировка на шее. Он подходит немного ближе и я замечаю, что я такой же высокий, как и он, и сильнее, чем когда-либо был.

Он никогда меня не одолеет.

– Тебя больше не рады видеть в этом доме, - говорит он.

– Мне.. Я расправляю плечи, и не потому, что он не терпит плохую осанку.
– Мне все равно, - говорю я, и его брови поднимаются вверх, будто я только что удивил его.

Может, и удивил.

– Я пришел предупредить тебя, - продолжаю я.
– Я кое-что узнал. Планы нападения. Макс и Джанин собираются напасть на Отречение. Я не знаю, когда или как.

Секунду он наблюдает за мной так, что я чувствую, что меня оценивают, а потом его выражение лица меняется на насмешку.

– Макс и Джанин собираются напасть, - говорит он.
– Только они вдвоем, вооруженные шприцами с сывороткой?
– Его глаза щурятся.
– Тебя послал сюда Макс? Ты стал его бесстрашным лакеем? Что он хочет, запугать меня?

Когда я планировал предупредить Отречение, я был уверен, что самой сложной частью будет заставить себя пройти через эту дверь. Я не предполагал, что он не поверит мне.

– Не будь дураком, - говорю я. Я бы никогда не сказал это ему, когда жил в этом доме, но двух лет намеренного заимствования речевых оборотов бесстрашных было достаточно, чтобы слова из моих уст вырвались естественным образом.
– Ты прав, что подозреваешь. Ты в опасности - вы все в опасности.

– Ты осмеливаешься прийти в мой дом, после того, как предал нашу фракцию, - говорит он тихим голосом, - после того как ты предал свою семью… и оскорбил меня?
– Он качает головой.
– Я отказываюсь, чтобы кто-то заставлял меня делать то, чего хотят Макс и Джанин, и уж точно это будет не мой сын.

– Знаешь что?
– говорю я.
– Забудь об этом. Я должен был пойти к кому-то еще.
– Я поворачиваюсь к двери, и он говорит:

– Не уходи от меня.

Его рука крепко сжимает мою. Я смотрю на это, на несколько секунд почувствовав головокружение, будто я вне своего тела, уже отделяя себя от происходящего, чтобы пережить это.

Ты можешь победить его, думаю я, вспоминая, как Трис в моем пейзаже страха замахивалась ремнем, чтобы ударить его.

Я вырываю руку, и я достаточно силен, чтобы удержать ее. Но я могу собрать силы только чтобы уйти от него, и он не осмеливается кричать мне вслед, не тогда, когда могут услышать соседи. Мои руки слегка трясутся, поэтому я засовываю их в карманы. Я не слышу, как за мной захлопывается входная дверь, поэтому знаю, что он смотрит, как я ухожу.

Это не было триумфальным возвращением, как я представлял.

Я чувствую себя виноватым, проходя по коридору к Пайер, словно вокруг глаза бесстрашных, осуждающие меня за то, что я только что сделал. Я пошел против лидеров Бесстрашия, и ради чего? Ради человека, которого я ненавижу и который даже не верит мне? Не чувствуется, что оно того стоило, стоило того, чтобы называться предателем фракции.

Я смотрю через стеклянный пол на пропасть глубоко подо мной, на воду, спокойную и темную, настолько далекую, чтобы она может отражать лунный свет. Несколько часов назад я стоял прямо здесь и собирался рассказать девчонке, которую едва знаю, все секреты, с которыми боролся, которые так трудно сохранить.

Она была достойна моего доверия, даже если Маркус не был достоин. Она, и ее мать, и остальные члены фракции, которым она верит, по-прежнему достойны защиты. Именно этим я и займусь.