– У меня есть теория, что самоотверженность и храбрость не так уж и отличаются.
– Я оглядываю Яму, возвышающуюся высоко над нами. Отсюда я могу видеть лишь маленький клочок неба.
– Всю свою жизнь ты тренируешься, чтобы забыть себя, поэтому, когда ты в опасности, это становится твои первым инстинктом. Я так же легко могу принадлежать и Отречению.

– Ну да. Я ушла из Отречения, потому что была недостаточно самоотверженна, как бы я не старалась.

– Это не совсем так, - говорю я с улыбкой.
– Девчонка, которая позволяет метать в себя ножи, пожалев друга, кто нападает на моего отца с ремнем, чтобы защитить меня - эта самоотверженная девчонка разве не ты?

При этом освещении она выглядит так, будто бы пришла из другого мира, ее глаза настолько бледные, что кажется, будто они светятся в темноте.

– Ты внимательно следил, не так ли?
– спрашивает она, будто читая мои мысли. Но она говорит не о том, что я смотрю на ее лицо.

– Мне нравится наблюдать за людьми, - отвечаю я хитро.

– Думаю, ты не подошел бы Искренним, Четыре, потому что ты ужасный лгун.

Я опускаю руки вниз, рядом с ее руками, и наклоняюсь ближе.

– Отлично.
– Отеки спали, ее длинный узкий нос вернулся в обычное состояние после нападения, рот тоже. У нее приятный рот.
– Я наблюдал за тобой, потому что ты мне нравишься. И... не называй меня Четыре, хорошо? Очень... приятно. Снова слышать свое имя.

Она выглядит сбитой с толку.

– Но ты старше, чем я... Тобиас.

Это звучит так хорошо в ее исполнении. Будто нет ничего постыдного.

– Да, эта огромная двухлетняя разница непреодолима, не правда ли?

– Я не пытаюсь быть самоуничижительной, - говорит она упрямо.
– Я просто не понимаю этого. Я младше. Я не красивая. Я…

Я смеюсь и целую ее в висок.

– Не спорь, - прдупреждает она, будто у нее перехватило дыхание.
– Ты знаешь, что это так. Я не уродлива, но и точно не красавица.

Слово "красавица" и все, что оно подразумевает, кажется настолько бесполезным сейчас, что у меня нет на это терпения.

– Прекрасно. Ты не красива. И что?
– Я двигаюсь губами к её щеке, пытаясь проявить немного смелости.
– Мне нравится, как ты выглядишь.
– Я отступаю назад.
– Ты чертовски умна. Ты храбрая. И даже когда ты узнала о Маркусе, ты не посмотрела на меня тем взглядом. Словно я… избитый щенок или что-то в этом роде.

– Ну, - говорит она уверенно.
– Ты не такой.

Инстинкты не подвели: ей стоит доверять. Мои секреты, мой позор, мое имя, от которого я отрекся. Правду, и прекрасную, и чудовищную. Я знаю это.

Я прикасаюсь губами к её губам. Наши глаза встречаются, и я улыбаюсь и снова ее целую, на этот раз более уверенно.

Этого недостаточно. Я притягиваю ее ближе, целую настойчивей. Она оживает, обнимает меня и прижимается ко мне, и этого все еще недостаточно, как такое возможно?

Я веду ее обратно к спальне перешедших, мои ботинки все еще влажны от речных брызг; она улыбается мне, когда проскальзывает через дверной проем. Я направляюсь к своей квартире, и очень скоро головокружительное облегчение снова уступает место беспокойству. Где-то между тем моментом, когда я смотрел, как ремень обвивает ее руку в моем пейзаже страха и тем, когда я говорил ей, что самоотверженность и отвага зачастую это одно и то же, я принял решение.

Я сворачиваю на следующем повороте, но не к своей квартире, а к лестнице, ведущей наружу, как раз рядом с квартирой Макса. Я притормаживаю, когда прохожу мимо его двери, беспокоясь, как бы звук моих шагов не оказался достаточно громким, чтобы разбудить его. Абсурдно.

Мое сердце громко бьется, когда я добираюсь до верхних ступеней. Поезд как раз проходит мимо, лунный свет освещает его серебристую поверхность. Я прохожу под путями и направляюсь в сторону сектора Отречения.

Трис пришла из Отречения - часть ее врожденной силы идет от них, всякий раз, когда она считает необходимым защищать людей слабее, чем она сама. И я не могу перестать думать о мужчинах и женщинах, подобных ей, которые падут от оружия Бесстрашия и Эрудиции. Они солгали мне, и я, возможно, обманул их ожидания, когда выбрал Бесстрашие, и, возможно, сейчас я подвожу Бесстрашие, но я не хочу подвести себя. И я, неважно к какой фракции отношусь, знаю, что сейчас сделать правильно.

Сектор Отречения настолько чист, ни клочка мусора на улицах, тротуарах и газонах. Одинаковые серые здания обветшали местами, и бескорыстные люди отказались их чинить, потому что афракционеры так нуждались в материалах; но дома все так же аккуратны и непримечательны. Здешние улицы вполне могли показаться лабиринтом, но я не настолько давно покинул это место, чтобы забыть дорогу к дому Маркуса.

Странно, как быстро он стал его домом вместо моего в моем сознании.

Возможно, я не должен говорить ему; я мог рассказать другому лидеру Отречения, но он - самый влиятельный, и где-то он все еще мой отец, который пытался защитить меня, потому что я - дивергент. Я стараюсь вспомнить прилив силы, который ощутил в моем пейзаже страха, когда Трис показала мне, что он обычный человек, а не чудовище, и я могу противостоять ему. Но ее нет со мной сейчас, и я чувствую себя тонким листом бумаги.