– Так еще хуже, - говорю я, потому что моя нервозность из-за коробки смешивается с нервозностью от того, что я касаюсь ее, я даже не могу собраться с мыслями.
– Это совершенно...

– Шшш. Обними меня.

Я обнимаю ее за талию и зарываюсь лицом в ее плечо. Она пахнет мылом Бесстрашия и чем-то сладким, как яблоко.

Я забываю, где нахожусь.

Она снова говорит о пейзаже страха, и я слушаю, но также я сосредоточен на том, как она себя чувствует.

– Постарайся забыть, что мы здесь, - заканчивает она.

– Да?
– я прижимаюсь ртом прямо к ее уху, на этот раз специально, чтобы отвлечься, но и потому еще, что мне кажется, что не один я пытаюсь отвлечься.
– Легко, да?

– Знаешь, большинство парней были бы рады оказаться в ловушке в маленькой комнате вместе с девушкой.

– Только не те, кто страдает от клаустрофобии, Трис!

– Хорошо, хорошо.
– Она направляет мою руку к груди, ниже впадины под ключицей. Все, о чем я сейчас могу думать, это то, чего я хочу и что, внезапно, не имеет ничего общего с тем, чтобы выбраться из коробки.

– Почувствуй сердцебиение. Ты чувствуешь его?

– Да.

– Чувствуешь, какое оно спокойное?

– Я улыбаюсь в ее плечо.
– Оно быстрое.

– Да, но это не имеет отношения к коробке.
– Конечно, не имеет.
– Каждый раз, когда ты чувствуешь, что я вдыхаю, вдыхай со мной. Сосредоточься на этом.

Мы дышим вместе, один раз, дважды.

– Почему бы тебе не рассказать, откуда берется этот страх? Может быть, разговор о нем как-то поможет нам.

Я чувствую, что этот страх должен был уже исчезнуть, но она удерживает меня на неизменном уровне повышенной тревожности, не забирая страх насовсем. Я стараюсь сфокусироваться на том, откуда эта коробка берется.

– Ммм... Хорошо.

Хорошо, просто сделай это, скажи что-нибудь реальное.

– Этот из моего... чудесного детства. Детские наказания. Крошечный чулан наверху.

Заперт в темноте, чтобы обдумать, что я совершил. Это наказание было лучше остальных, но временами я оставался там слишком долго, отчаянно нуждаясь в свежем воздухе.

– Моя мама держала в шкафу зимние пальто, - отвечает она, что глупо после того, что я рассказал ей, но она больше не знает, что сказать.

– Я не хочу больше об этом говорить, - говорю я на выдохе. Она не знает, что сказать, потому что никто не мог бы знать, потому что боль из моего детства была бы слишком тяжелой для кого-либо еще - мое сердце снова начинает набирать обороты.

– Хорошо. Тогда... я могу поговорить. Спроси меня о чем-нибудь.

Я опускаю голову. Это работало раньше, сфокусироваться на ней. Ее быстро бьющееся сердце, ее тело, прижатое к моему. Два сильных скелета, обернутых мускулами, связанные вместе; двое перешедших из Отречения, пытающихся вырваться из зоны пробного флирта.

– Почему твое сердце бьется так быстро, Трис?

– Ну, я... я едва тебя знаю, - я могу представить, как она хмурится. - Я едва тебя знаю, и меня запихнули с тобой в коробку, Четыре, а ты как думал?

– Если бы мы были в твоем пейзаже страха...
– говорю я.
– Я был бы в нем?

– Я тебя не боюсь.

– Конечно нет. Это не то, что я имел в виду.
– Я не имел в виду, боишься ли ты меня, а имел в виду, настолько ли я важен для тебя, чтобы появиться в твоем пейзаже страха?

Возможно, нет. Она права, она едва ли знает меня. Но тем не менее: ее сердце быстро стучит.

Я смеюсь, и стены ломаются, словно мой смех встряхнул и раскроил их, и вокруг нас появляется воздух. Я делаю глубокий вдох и мы отстраняемся друг от друга. Она смотрит на меня, настороженно.

– Ты бы не подошла Искренности, потому что ты ужасная лгунья, - говорю я.

– Я думаю, мой тест на способности полностью исключил этот вариант.

– Тест на способности ничего не значит.

– Что ты пытаешься этим сказать? Твой результат не причина тому, что ты выбрал Бесстрашие?

Меня передергивает.
– Не совсем, но я...

Я замечаю что-то уголком глаза и поворачиваюсь лицом в ту сторону. На другой стороне комнаты стоит женщина, одна, ее лицо простое и не запоминающееся. Между нами находится стол с лежащим на нем оружием.

Ты должен убить ее, - говорит Трис.

– Каждый раз.

– Она не настоящая.

– Она выглядит как настоящая. Она ощущается настоящей.

– Будь она настоящей, она давно бы убила тебя.

– Все хорошо. Я просто... сделаю это.
– Я подхожу к столу.
– Это не так плохо. Не стоит той паники.

Ужас и паника не единственные признаки страха. Есть нечто больше, более страшные вещи.

Плохое предчувствие и всепоглощающий ужас.

Я заряжаю пистолет, не думая об этом, держу его перед собой и смотрю ей в лицо. Она бледная, словно знает, что я собираюсь сделать и принимает это.