– Конечно, все надо засчитывать. Но поскольку мы колхоз... у нас есть свой устав... Как собрание решит.

В зале опять заволновались:

– Он там и утром и в обед пайку хлеба получал...

– А мы деруны пекли...

– Хлеба-то не давали на трудодни...

– А ему пайку три раза в день!..

– Дак ведь я ж за эту пайку норму выколачивал!

– А мы что, не работали?

– Зачем все кричите?
– приподнялся в президиуме сухопарый татарин с оголенной кирпичной шеей, вылезавшей из облезлой фуфайки.
– Пускай Пешка скажет. Она, это самое, парьторг.

– Жасеин! Я сколько раз говорил тебе: не Фешка, а Фетинья Петровна, - строго обрывает его председатель колхоза и косо смотрит на широкогрудую, широколицую Фетинью Петровну.

– Какой разница! Пускай будет Петинья Петровна.

Фетинья Петровна зарделась до ушей:

– Дак ежели каждый, кто вернулся, пойдет к нам в колхоз на пензию, тогда чо же будет? На трудодни не хватит.

– Расшиби вас паралик!..

– Я в таком деле несогласная.

Бабы зашумели, заволновались.

– Цыц вы, проклятущие!
– не вытерпел Парамон и встал с места спиной к президиуму, лицом к задним рядам, где на скамьях густо сидели колхозницы.
– Вам какое равноправие дадено? Голосовать?! Вот и сидите - ждите. А тут мы и без вас разберемся.

– Ты уж помалкивай, Лотоха!
– крикнула на него Фетинья Петровна.
– Ишь раскричался! Мы еще разберем тебя за домашнее самоуправство.

– Какое ишшо самоуправство?
– Парамон с вызовом обернулся и наклонил голову, словно бодаться решил.

– На жену кто руку подымал?

– А ежели за дело? Что ж это за порядок завели: бабу свою нельзя поучить? Дак она тебе на шею сядет.
– Он стукнул себя по сухой и морщинистой шее.

– Тебе сядешь на шею...

– Дан на его шее, ровно на суку, воробей, может, и усядется.

Парамон азартно замахал руками, стараясь унять смеявшийся зал.

– Садись, садись, - кивнул ему председатель колхоза.
– Дойдет и до тебя черед.

– Мы еще разберем его... Кто у Криволаповой опару хлебную выпил?
– Фетинья Петровна погрозила пальцем.

– Может, мякину ишшо съел?
– огрызнулся Парамон, но сел быстро, как в воду нырнул.

А Викул, чуя, что его "пензия" ускользает, поднял руку и помахал шапкой:

– Я в колхоз вступал ай нет?

– Вступал, - ответил Минеевич.

– Чего я отнес туда? Значит, два хомута ездовых, два пахотных, три бороны, одну железную, - Викул загибал пальцы, - дроги на железном ходу.

– Все понятно, Викул Андриянович, - останавливает его председатель колхоза.

– А ты, председатель, не перебивай! Дай слово сказать человеку, - поднялся чернобровый, богатырского сложения кузнец Филат Олимпиевич.
– Не то иной человек блоху привел на аркане в колхоз, а туда же за пензией топает... За что, к примеру, Карпею Ивановичу выдали пензию? Что он, внес в колхозную кладовую накопления?

– Извиняем, извиняем...
– с готовностью отозвался Карпей.
– Я в Назаровке вступал в колхоз. Там я сдал поболе вашего.

– Вот и ступай в Назаровку за пензией! Стаж свой где растерял?

– Товарищи, ведь он же самый старый у нас!
– вступается за Карпея председатель.
– Ему еще в то время, когда колхоз создавали, уже пенсию надо было платить.

– Совершенно справедливые слова говорите, - ввернул Карпей.

– Сколько вам лет, Карпей Иванович?

– Второй годок после сотни...

– Ну что ж вам еще!
– Председатель махнул рукой, и те сели.

Помедлив, сел и Викул.

– Значит, голосуем, - сказал Минеевич.
– Кто за то, чтобы Викулу пензию отказать?

Руки поднялись довольно густо.

– Пешка пусть считает...

– Жасеин, опять!

– Петинья Петровна, какой разница...

– Чего ж считать? И так ясно, - говорит Фетинья Петровна.
– Большинство против.

– Вот видите, Викул Андриянович, не получается у вас с колхозной пенсией, - обратился председатель колхоза к Викулу.
– Придется вам ждать государственной пенсии.

Но Викул встает, тычет себя шапкой в грудь и заведенно произносит:

– Дак же обсудить надоть.

– Все уже, все!.. Голосование было...

– Одно дело - голосование, другое - обсудить надоть. Мне никак нельзя без пензии.
– Он опять кланяется президиуму, потом по сторонам: - Товарищи правление! Товарищи мужчины и протчие женщины...

Но его никто не слушает. Председатель, косо поглядывая на листок с повесткой дня, лежащий перед Минеевичем, произносит:

– Разбирается заявление Черепенникова Федула Матвеевича.