Шрифт:
– Очередной!
– выкрикивает, опомнившись, Минеевич и смотрит в зал.
Встает Федул, плотный квадратный старик с лихо закрученными усами, краснощекий, черноглазый еще по-молодому. Браво расправив грудь, он рыкнул на Викула:
– Кого тебе ишшо надо? Вырешили старики - и надевай шапку. Садись!
– ...поскольку кормильца лишен, - твердит свое Викул.
– Вам будут хлопотать пенсию через сельсовет, Викул Андриянович, - пояснил председатель колхоза и кивнул в сторону председателя сельсовета.
– Дадим ему что положено как одинокому. Но учтите, тогда его надо из колхоза выводить.
– Председатель сельсовета сел, и стул под ним жалобно скрипнул.
– А у вас таких правое нету, чтобы выводить меня из колхоза. Два ездовых хомута сдал, три бороны, одну железную, да дроги на железном ходу, да плуг двухлемешный...
– Ясно, ясно, Викул Андриянович, - успокаивает его председатель колхоза.
– Решили с вами... Садитесь. Похлопочем.
Викул наконец садится, но все еще бормочет про себя:
– Обсудить надоть... Я тоже закон знаю.
Федул держит руки по швам и с готовностью таращит глаза на президиум. Как только председатель колхоза обернулся к нему, он скороговоркой отчеканивает:
– Я тоже сдал в кладовую накопления: двух кобыл, одну жеребую, бричку на железном ходу, двенадцать метров пеньковой веревки для постромок...
– Ты лучше скажи, где ты работал?
– перебивает его Фетинья Петровна.
– А где ж? В колхозе и работал...
– В колхозе?
– весело переспрашивает Фетинья Петровна.
– А кто ж тебя видел, как ты работал?
– Могут подтвердить свидетельским показанием Амос, Феоктист, Микиш...
– Это какой Микиш?
– спрашивает Минеевич.
– А Черепенников!
– Дак он же второй год как помер.
– Ну тогда Симеон, - не сморгнув глазом отвечает Федул.
– Ты самулянт!
– взрывается Минеевич.
– Ты всю жизнь просамулировал...
– А ты прорыбачил, - отбивается Федул.
– На пасеке бабу оставишь, а сам на реку... Теперь ишшо на сцену залез. Слазь оттудова... Не заслужил!
– Да я тебя слова лишаю!
– грохнул Минеевич кулаком по столу.
– Лишенцев теперь нету! Упоздал на сорок лет... Хватит...
– Ты как был подкулачником, так и остался!
– крикнул, багровея, Минеевич.
– А ты раскулаченными холстинами торговал...
– не сдавался Федул.
Минеевич заерзал на стуле и беспокойно озирался по сторонам, как бы ища поддержку в президиуме. А в зале смеялись и топали ногами.
– Федул Матвеевич, припомните все ж таки, где вы работали? В какой бригаде?
– спрашивает Фетинья Петровна.
– Вот те раз!
– пучит глаза Федул.
– А кто вас всю войну дровами обвозил? Школу, сельсовет...
– Тять, это ж ты от райтопа работал, - дергает его за полу сидящий рядом сын-тракторист.
– А ты молчи! Тебя не спрашивают...
– отымает полу Федул.
– А кто в бойной работал?
– Бойная от сельпа была!
– кричит Минеевич.
– Хорошо. Ладно... А кто десятидворкой по дорожному делу руководил? Кто вас выгонял с подводами на щебень, за песком? Это вы мне так теперича отплачиваете!.. Мстительность ваша, и больше ничего...
– Это обчественная нагрузка...
– Не юляй... В какой бригаде работал?
– Садись, тятя, садись...
– А ты молчи!
– Федул скидывает с себя полушубок, за который тянет его сын, и торопливо начинает выдергивать рубаху из-под пояса.
– А теперь учтите такую прокламацию. Поскольку я награжденный "Георгием" и воевал в последнюю очередь в мировую... Ишшо в японскую на Цусиме, на "Цесаревиче" то есть. А в плен попадал!.. Это как можно отбросить? Что надо мной там японец исделал?
– Он заголил по самую шею рубаху, обнажив синевато-белое брюхо и мускулистую, заросшую седыми волосами грудь. На его груди, размахнув крылья, парил татуированный орел; в когтях он нес женщину, у которой вместо головы приставлен был сморщенный Федулов пуп.
– Вот какие протчие предметы оставил на моем теле плен, - торжественно произнес Федул в наступившей тишине, поворачиваясь во все стороны оголенным брюхом.
– Спрашивается, когда ж мне было работать? Иль и это не в зачет?
– Ты нам пузо не показывай. Его в протокол не запишешь. И птицу твою мы видели. Опусти рубаху!
– повышает голос председатель сельсовета.
– Ты что, не знаешь, как отвечать надо? В какой бригаде работал, говори?!
Федул опустил рубаху и молча стал запихивать ее, оттягивая пояс штанов.
– А что его спрашивать? Голосовать надо, - сказала Фетинья Петровна.
– Поскольку Федул Черепенников стажу колхозного не подтвердил, ставим на голосование. Кто за то, чтобы пензию Федулу не давать?
– спросил Минеевич.