— Телефонист, срочно вызовите Московского,— приказал комиссар.

— Обождите,— сказал Евстигнеев.— Я здесь представляю командира дивизии. Не с этого надо начинать, не с жалоб, товарищ старший политрук.— Евстигнеев еще раз с мучительным чувством взглянул на раскинутые руки Еропкина, на черный спутанный клок волос, выползший из-под его шапки, и перевс глаза на старшего лейтенанта, который всего несколько дней исполнял обязанности начальника штаба полка, а до этого был адъютантом старшим первого батальона.— Вы, старший лейтенант, временно вступите в должность командира полка немедленно, потому что…— Евстигнеев возвысил голос, сдерживая гневное кипение в груди,— потому что, надеюсь, вам понятно, полк ни на минуту не может оставаться неуправляемым… Младшего лейтенанта, который командует у вас ротой, поставьте пока на первый батальон. Вам,— сказал Евстигнеев комиссару полка,— рекомендую в течение ближайшего часа собрать здесь всех политработников перед завтрашним решающим боем, чтобы до утра успели побеседовать со всеми коммунистами. Заодно почистите свои тылы и поставьте под ружье все, что возможно. Это приказ комиссара дивизии. Вы поняли меня? — Евстигнеев придвинулся к коптилке.— Теперь достаньте карту и выслушайте ближайшую задачу…

И Евстигнеев, ссылаясь на опыт дивизионных разведчиков, рассказал, каким способом можно подобраться за ночь к соседнему доту и вытурить оттуда немцев.

Он еще раз отчаянно потряс за плечи Еропкина и, убедившись, что его не добудишься, пожал руку комиссару, потом старшему лейтенанту и, пообещав помощь, ушел.

Когда он возвратился на КП дивизии, Хмелева там уже не было, но собрались все ведущие командиры штаба. По их тягостному молчанию Евстигнеев понял, что о Еропкине все известно: очевидно, телефонный звонок с КП полка опередил его…

— Комдив тоже знает? — спросил он Полянова.

— К сожалению, знает. Просил вас, товарищ подполковник, как вернетесь, зайти к нему. Но вначале, может, Аракеляна выслушаете?

— А он уже здесь?

— Нехорошие он принес новости, товарищ подполковник. Налет на полевой аэродром не удался. Будневич ранен. Но даже не это главная неприятность. Разведгруппе все же удалось взять

87

«языка», эсэсовца. И этот эсэсовец показал, что прибыл в Вазузин со своим полком несколько часов назад…

— Полк танковый?

— Пехотный, товарищ начальник,— сказал Зарубин.— Эго небезызвестный эсэсовский полк «Германия». Числился до сих пор в резерве…

— Значит, успели с резервами, подтянули… душеньку твою мать! — не сдержался Евстигнеев.

Зазуммерили сразу два телефона. Евстигнеев взял одну трубку, Полянов — другую.

— Товарищ Суздальский?.. Сейчас с вами будет говорить Василий Васильевич,— узнал Евстигнеев ровный голос адъютанта командующего.

— Слушаю! — сказал Евстигнеев и оглянулся на Полянова, который тронул его за локоть.

— Товарищ начальник, у комдива плохо с сердцем, а комиссар уехал к Кузину,— шепотом доложил Полянов.— Ленька звонит.

— Пошли к нему нашего военфельдшера и отправь Кривенко за врачом в санбат,— зажав ладонью микрофон торопливо сказал Евстигнеев, и только он успел это сказать, как в трубке раздался голос командующего:

— Что у вас там с Еропкиным?..

Поняв, что и командующему уже все известно, Евстигнеев ответил, что Еропкин, сутки находясь на морозе на передовой, крайне переутомился и поэтому так подействовала на него положенная норма спиртного.

— Ты вот что, приведи этого пьяницу в сознание, арестуй и мне доложищь об исполнении! — приказал Пасхин и, не давая Евстигнееву опомниться, спросил: — Какие приняты меры для наведения порядка в полку?

Еще не уразумев как следует, что ему приказано, Евстигнеев доложил о потерях головного полка, зарывшегося в снег, но не отступившего ни на шаг, затем сказал, какие временные меры принял он в пределах своей власти.

— Почему временные? — загремел Пасхин.— Ты что, о субординации больше всего печешься? Кого конкретно предлагаешь на должность командира полка и кого — на должность командира первого стрелкового батальона? Есть в дивизии достойные люди?

Евстигнеев посмотрел долгим глубоким взглядом на Полянова, потом на Зарубина. Где-то в подсознании билась потребность отстранить, замять слова Пасхина о Еропкине, будто этих слов и не было, будто это была случайная оговорка вгорячах, о которой никто никогда не вспомнит.

88

— Достойные люди есть,— ответил Евстигнеев, сжимая телефонную трубку.— Два моих лучших штабных командира. Капитан Полянов — на должность командира полка, старший лейтенант Зарубин — на должность командира первого батальона.

— Утверждаю,— сказал Пасхин.— И чтобы не позже полудня Вазузин был взят.

— Я доложу…

— Послушай,— перебивая, несколько севшим от внутреннего напряжения голосом произнес Пасхин,— мы ведь с тобой вместе вторую войну воюем…— Слышно было, как он дважды чиркнул спичкой по коробку, затем длинно выдохнул: вероятно, закурил.— Скажи мне, что все-таки творится у вас? Только прямо… А^ожешь ты мне прямо?

Необычной для Пасхина была форма постановки вопроса, само его обращение с подобной просьбой к подчиненному. И вдруг у Евстигнеева мелькнуло, что командующего не в меньшей степени, чем командира дивизии, чем его, начштадива, гложет забота, как взять Вазузин; и не одна та забота, а и связанные с ней какие-то принципиальные вопросы, внутренне важные для него как для военачальника и человека.