Он ворвался в отделение нейрохирургии бегом, на ходу натягивая на себя халат, который с трудом налезал на его широкие плечи.

– Идет операция, – сообщила им дежурная. – Туда вас не пустят, ждите здесь. Вы ему кто?

– Сын, – произнес Глинский и заплакал, как ребенок…

Ему только исполнилось пять лет, когда, произведя на свет мертвую девочку, умерла его мать.

Отец, тогда еще молодой капитан милиции, один из лучших на Петровке, романтично влюбленный в свою жену, помешался от горя. Равнодушный ко всему, что творилось вокруг, он с головой ушел в работу, а воспитанием Виктора занималась бабушка Медея, срочно вызванная из Тбилиси – молчаливая, суровая грузинка. Она отчаянно пыталась заменить маленькому Виктору и мать, и отца, но не больно-то у нее получалось, несмотря на всю жесткость ее характера.

К десяти годам Виктор совершенно отбился от рук. Однажды ей позвонили из детской комнаты милиции и сообщили, что ее внук задержан в компании старших подростков – они отнимали деньги у школьников. Медея кинулась в милицию и кое-как, с причитаниями и стенаниями, увела внука домой. Дождавшись Георгия с работы, в третьем часу ночи она устроила ему грандиозный скандал. «Пока ты ловишь там чужих, – кричала она, – твой собственный сын скоро станет преступником! Совесть у тебя есть?» Дома они говорили только по-грузински, и тогда ее слова прозвучали, как горестный плач… Совесть у Георгия Лежавы была.

Он занялся воспитанием сына незамедлительно. Для начала он основательно его выпорол. Но у Виктора в памяти осталось не ощущение обиды за ту порку, а, скорее, удивленный восторг от того, что отец наконец-то обратил на него внимание. Утирая слезы и шмыгая носом, он пообещал отцу завязать с подозрительной компанией. И слово сдержал. Больше ни разу Георгий не поднял на него руку, даже за серьезные проступки наказывая словом, а не ремнем.

Он научил Виктора водить машину и ездить верхом. Он научил его приемам рукопашного боя, стрелять и плавать. К поступлению в Высшую школу милиции Виктор на стенде выбивал девяносто из ста и плавал стометровку быстрее чемпиона России. На семейном совете они решили, что Виктор возьмет фамилию матери, чтобы в дальнейшем не возникло лишних разговоров.

Нельзя сказать, что Лежава принял такое решение с легкой душой – какому грузину захочется, чтобы прервалась его фамилия! Он взял с Виктора слово, что впоследствии его дети возьмут фамилию деда. И когда Виктор пришел работать на Петровку – только в отделе кадров знали о том, что он сын Лежавы. Вернее, они с отцом так думали. Оказывается, это был секрет Полишинеля – все всё знали. Но никто никогда его этим не попрекнул. И то сказать – разносы капитан получал не менее суровые, чем остальные.

– Вы успокойтесь, молодой человек, – ласково сказала ему дежурная. – Вам повезло, его оперирует наш лучший нейрохирург, – кандидат, между прочим, медицинских наук. У него самые тяжелые выживают. А попозже я схожу, узнаю, как дела.

Виктор без сил опустился на стоявший в коридоре диван. Зимин сел рядом, думая о том, как отвлечь друга от тяжких мыслей. Текли бесконечные минуты. Сколько прошло времени? Час? Два? Три?

– Ой, здрасьте, – услышал тут Виктор звонкий девичий голос. Он поднял голову и не сразу сообразил, кто стоит перед ним. Белый халат и белая же шапочка на рыжей головке изменили ее до неузнаваемости. На шее болталась хирургическая маска.

– Что случилось? – приветливо улыбнулась Алена. – Кто из нас вам понадобился?

– У капитана Глинского сейчас оперируют отца, – Зимин встал. – Вы не могли бы узнать, как там дела?

– Сейчас идет только одна операция, – сообщила Алена, но вдруг прижала ладонь к губам. – Ой! Этот полковник…

– Это мой отец, – выдавил Виктор и умоляюще посмотрел на нее. – Алена, прошу вас… узнайте…

– Я сейчас… – Алена стремительно побежала по коридору, так быстро, что мужчины почувствовали колыхание воздуха.

– Хорошенькая, прелесть, – мечтательно протянул Зимин, но спохватившись, замолк.

Ожидание было невыносимым. Время тянулось еле-еле, оно казалось разлитым в жарком воздухе, густое, словно патока. Наконец послышались быстрые шаги, и вновь появилась Алена.

– Операция закончилась. Ваш отец жив. Но состояние тяжелое. Сейчас выйдет доктор, он вам все расскажет подробно, – произнесла она, но не ушла, а осталась стоять, вертя на пальце тонкое колечко с блестящим камушком.

Хлопнула дверь, и в темной глубине коридора Виктор различил высоченную фигуру хирурга. Врач шел устало, на ходу доставая сигарету из пачки. На нем все еще был зеленый хирургический костюм и такая же шапочка, и маска так же болталась на шее, как и у Алены. Он вышел из полумрака на свет, и Виктор с изумлением узнал еще одного свидетеля – Булгакова. Ошарашенный, он молчал, не в силах произнести ни слова. Сергей также растерянно смотрел на Глинского. В глазах его застыл вопрос.

– Доктор, капитан – сын вашего пациента, – сообщила Алена.

– Но мне кажется… – пробормотал Сергей, но продолжать фразу не стал и повернулся к девушке, – принесите мне зажигалку, сестра, если вас не затруднит.

Алена упорхнула, а Зимин торопливо полез в карман за зажигалкой.

– Доктор, прошу вас, – Глинский схватил Сергея за рукав. – Как отец?

– Будем ждать, – твердо ответил Булгаков. – Операция проходила сложно, сейчас состояние крайне тяжелое. У вашего отца совершенно изношенное сердце.