– Что это? – тихо спросила она.

– Guardian. Устройство личной безопасности. Носится на руке, как часы. Вот пятизначный код активации, но никому его больше не сообщай. Даже Орлову. Кроме тебя, код знаю только я. В устройство вмонтирован передатчик, соединенный с моим мобильным номером. Я сразу получу сигнал, – он положил перед ней бумажку, – запомни код прямо сейчас.

– Зачем? – Она явно растерялась. – Зачем все это? Чем ты сможешь мне помочь, если даже вдруг что-то случится? Ну, поступит сигнал тебе на телефон – дальше-то что?

– Guardian настроен на GPS. Через три минуты после введения кода к тебе прибудет наряд милиции, где бы ты ни была в пределах Москвы. Кроме этого, теперь ты можешь в любую минуту со мной связаться. Будь уверена, я буду его брать с собой даже в туалет. Дай мне знать при малейшей угрозе, и я брошу все.

– А в операционную? – усмехнулась Катрин, глядя, как он открывает коробку.

– Туда ты тоже будешь ходить с телефоном? И что потом? Бросишь больного на операционном столе?

– Нет, не брошу. И в операционную брать подобные девайсы нельзя. Но в мире, знаешь ли, нет ничего совершенного.

Катрин не отрывала взгляда от его светловолосого затылка, пока Сергей надевал ей на руку металлический браслет.

– Прости меня, – вырвалось у нее, – я веду себя, как последняя дрянь. Ты прав – мне страшно, и этот страх лишает меня разума. Со мной что-то происходит – я словно в вакууме, а за пределами этого вакуума – боль и ужас. Прости меня.

– Не надо извиняться, – Булгаков помрачнел. – Мог бы я рассчитывать получить вразумительный ответ на один вопрос?

– Я знаю, что ты хочешь спросить, – грустно уронила Катрин и добавила: – Говорить об этом невыносимо для меня. Думаю, для тебя тоже.

– И все же, – настаивал он. – Кого ты подразумевала под «всеми нами»?

– Серж, – взмолилась она, – не мучай меня! Человек, которого я на протяжении многих лет считала другом, приходит и унижает меня жестоко и бессмысленно! И ты думаешь, почему он это делает?..

– Довольно, – перебил ее Булгаков. – Кто он? Рыков?

– Мигель! – она закрыла руками пылающее от стыда лицо.

Катрин не стала рассказывать Сергею все в подробностях. Она только плакала, и эти слезы красноречивее слов свидетельствовали об унизительных воспоминаниях, терзавших ее.

– Он говорил мне страшные вещи и обвинял во всех смертных грехах, словно я вавилонская блудница, не меньше…

– Ублюдок, – вне себя рявкнул Булгаков, – он приставал к тебе?

Катрин мотнула головой:

– Нет. Не приставал. Но то, как все это происходило – не менее отвратительно, чем если б он…

– Я этого так не оставлю! – прорычал Сергей.

– Прошу тебя, – воскликнула она в отчаянии, – прошу тебя, не говори ему ничего! И никому не говори! Тем более…

– Тем более Орлову, – закончил Булгаков мрачно. – Ясно. Но почему ты оставляешь все это безнаказанным? Сначала Орлов. Теперь Кортес. Уж Мигелю-то я бы морду начистил – почему нет?

– Я не хочу ничего этого… – дрожа, прошептала она. – Я не хочу, чтобы друзья дрались из-за меня и становились врагами! Я не хочу быть причиной раздоров и мишенью для проклятий. Я хочу покоя.

– Я тоже хочу, чтобы ты жила в покое, – Булгакову остро хотелось взять ее за руку, но он опасался очередной вспышки ее гнева. – Но, Катрин, ты в опасности…

– Ты все твердишь про нее, – она подняла на него заплаканные глаза, – но эта опасность для меня пока более призрачна, чем реальные люди, которые меня окружают.

Булгаков разозлился:

– Будь на моем месте психиатр, то он бы тебе сказал, что ты превратилась в неврастеничку со времени убийства этой… Полины.

– Ты не психиатр, – зло оборвала его Катрин. Упоминание о Полине резануло ее по сердцу.

– Я хирург, – кивнул Булгаков, – и у меня жесткие методы. И вот мое мнение – убили Полину потому, что не смогли убить тебя. Убили Олечку, потому что твое время еще не пришло. Ты сама это знаешь, только боишься признаться даже самой себе. И эта тварь, кто бы он ни был, рано или поздно придет за тобой. И это не только мое мнение.

– И какой идиот додумался до такого абсурда?

– Капитан Глинский не идиот, – уронил Сергей. – Он определенно свое дело знает.

– Ты хочешь сказать, он проникся к тебе настолько, что посвятил в служебные тайны?

– Почти так. Он хороший парень. Правильный. Свой.

– И что же он еще тебе сказал?

– Посоветовал присмотреть за тобой, – пояснил он, поймав ее удивленный взгляд. – Но ты же никого не подпускаешь. Ты как дикий зверь, загнанный в угол. Смотреть на тебя больно.