Даглесс угадала, о чем думает Николас. Сегодня он едва не потерял брата.

– Кит здоров? – пробормотал он.

– Абсолютно. Куда здоровее тебя. Он не потерял столько крови, что ею можно наполнить то озеро, откуда его извлекли.

Когда она вытирала его губы салфеткой, он поймал ее руку и поцеловал кончики пальцев.

– Если я не умру, как и мой брат, буду обязан тебе жизнью. Чем я могут тебе отплатить?

«Любовью, – едва не выпалила Даглесс. – Влюбись в меня, как в первый раз, смотри на меня глазами любви, и в этом случае я готова навсегда остаться в шестнадцатом веке. Откажусь от машин, настоящих ванных комнат, если ты снова полюбишь меня».

– Мне ничего не нужно, – ответила она вслух. – Я хочу лишь, чтобы вы оба были здоровы и все кончилось хорошо.

Она поставила пустую миску на стол.

– Тебе следует больше спать. Рана лучше заживает во сне.

– Я уже выспался. Останься и развлеки меня.

Даглесс поморщилась:

– У меня закончились все развлечения. Нет той игры, в которую я бы не сыграла, или песни, которую не вытащила из памяти. Боюсь, что мои запасы истощились.

Николас улыбнулся ей. Иногда он не понимал ее слов, но почти всегда улавливал смысл.

– Почему бы тебе не развлечь меня? – заметила она, поднимая рисунок. – Расскажи мне об этом.

– Нет, – поспешно отказался он. – Убери!

Он стал подниматься, но Даглесс толкнула его назад, на подушки.

– Николас, осторожно, швы лопнут! Не делай резких движений! И перестань сверлить меня глазами! Я все знаю о твоей любви к архитектуре. Когда ты явился ко мне в будущее, постройка Торнуик-Касл уже началась.

Она едва не рассмеялась при виде его растерянной физиономии.

– Откуда ты знаешь, что я предназначал это для Торнуик-Касл?

– Говорю же, ты сам мне все рассказал. Прошло уже четыре года, но ты успел построить почти половину. Только замок не был завершен, потому что ты… тебя…

– Казнили, – докончил Николас, впервые приняв ее слова всерьез. – Прошу, расскажи мне все!

– С самого начала? Но это займет много времени.

– Теперь, когда Кит в безопасности, время у нас есть.

«До тех пор, пока Леттис не завладеет тобой», – подумала Даглесс.

– Я сидела в ашбертонской церкви и плакала, и…

– Почему ты плакала? Почему оказалась в Ашбертоне? И ты не можешь рассказывать такую длинную историю стоя. Нет, не сюда. Садись здесь. – Он похлопал по краю кровати.

– Николас, мне нельзя быть в одной постели с тобой.

При мысли о том, что он так близко, сердце забилось сильнее.

– Знаешь, – улыбнулся он, открыв глаза, – я видел… тебя во сне. Ты находилась в чем-то вроде белого ящика, но сверху лилась вода, и ты была совсем голая.

Он оглядел ее сверху вниз, словно плотная парча халата была совсем прозрачной.

– Не верится, что ты всегда стеснялась меня.

– Не всегда, – хрипло призналась она, вспомнив, как они вместе мылись в душевой кабинке, «белом ящике» его сна. – Была ночь, когда мы не стеснялись друг друга. И на следующее утро тебя у меня отняли. И теперь я боюсь, что стоит прикоснуться к тебе, как меня вернут в мое время. А пока я не могу уйти. Мне нужно многое еще сделать.

– Многое? Ты знаешь, кто еще умрет? Моя мать? Или Кит по-прежнему в опасности? – встревожился он.

Она нежно улыбнулась. Ее Николас. Ее чудесный Николас, который всегда думает сначала о других и только потом – о себе.

– Нет. На этот раз в опасности ты.

– О, чепуха! – отмахнулся он. – Я вполне способен позаботиться о себе!

– Черта с два! Не будь здесь меня, ты, возможно, потерял бы руку или умер бы от заражения крови! Стоит одному из тех идиотов, которых вы называете врачами, коснуться этого пореза грязными лапами, и – фюить! Ты уже мертвец. Конечно, в тот раз этого не произошло, но все же…

Николас недоуменно пожал плечами:

– Твои речи странны и непонятны. Иди сюда. Сядь и расскажи мне все. – Но, видя, что Даглесс не двинулась с места, он тяжело вздохнул. – Клянусь честью, что не коснусь тебя.

– Ладно, – согласилась она, чувствуя в душе, что может доверять ему больше, чем себе самой.

Подойдя к другому краю кровати, она поднялась по маленькой лесенке, поскольку перина находилась в нескольких футах от пола, и утонула в мягком пуху.

– Почему ты плакала в церкви? – тихо спросил он.