В чужой кухне Иван Никитич вел себя так свободно и так уверенно, будто в собственном доме: из духовки достал кастрюльку не то с кашей, не то с распаренной картошкой, заставил Петю вымыть руки и сесть за стол… Правда, за полотенцем ходил он на цыпочках в соседнюю с кухней комнату. Петя, следивший за ним, заметил, что в соседней комнате стояли стол со стопками грузных, дорогих книг, большой диван и зеленые фикусы…

— В той комнате никого нет?.. Тогда скажите, пожалуйста, что случилось с другим разведчиком? — спросил Петя.

— Сорокин в пути обессилел. Я нашел его в первомайском саду и скрыл у вас. Опасно для Марии Федоровны, но иначе нельзя было. Через три-четыре дня он сам уйдет, — тихо, но сердито бросал слова Иван Никитич, подавая Пете нарезанный темный хлеб, солонку с дырочками в крышке.

Плотник все делал правой рукой, а левая привычно держала палочку, на которой висели сапоги.

— Иван Никитич, вы с сапогами и спали? — с усмешкой спросил Петя.

— Ага, вон на том топчане.

— Зачем они у вас?

— Продавал на базаре.

— Не покупают? Цены хорошей не дают?

— Да нет, сегодня один фриц подходящую цену давал, — усмехнулся Иван Никитич, покрутил головой и, присев на табурет, стал рассказывать. И, пока Петя ел пшенную кашу с распаренной картошкой, плотник рассказал, как трудно было ему раньше семи часов пробраться в город. Часовой ни за что не хотел пропускать его. — Я пошел на хитрость. Бегу к нему прямо на автомат, а сам прикладываю сапоги к сердцу, а потом выставляю вперед: дескать, тебе, дорогой фриц, несу… Тебе в них будет теплей, удобней… Разговариваю с ним так, как будто день и ночь пекся о его здоровье! — тоненько смеялся Иван Никитич.

Дальше Петя узнал, что фрицу при осмотре сапоги очень не понравились, но солдат отнесся снисходительно к русскому старику и, пропуская в город, только подтолкнул его в спину.

— А вы не обиделись на него? — сквозь усмешку спросил Петя.

— Не стал высказывать обиду: могло быть куда хуже…

— А как же вы сапоги не растеряли?

— Не растерял я их, Петро, потому, что без них трудно мне проходить в город. Сапоги эти как пропуск из фашистской комендатуры: посмотрят на них и скажут: «Базар?.. Коммерция?! Айда! Можно!»

И вдруг Иван Никитич, оборвав смех, негромко сказал:

— А ведь день-то у нас, Петро, вовсе не смешной. Ты вот принес лекарство, чтобы помочь Ивану Владимировичу, а ему, оказывается, никакой помощи уже не нужно… Помер человек.

Петя побледнел и вылез из-за стола.

— А чего же врачи смотрели? — спросил он.

— Загноение какое-то, очень серьезное. А нужного лекарства в аптеках нет… Теперь нам надо поскорей схоронить его и уходить из города.

Иван Никитич стал обуваться. Петя смотрел на плотника сначала с печальным недоумением, а потом с нескрываемым упреком. Он не мог примириться с будничной озабоченностью плотника, с суховатой торопливостью, с которой он сообщил о смерти Ивана Владимировича и о его похоронах.

— Что же тут за порядки? Для такого человека лекарства не достали…

Иван Никитич обернулся и, видя, что Петя прерывисто дышит, мягко, но настойчиво проговорил:

— Порядки здесь, Петро, фашистские, и за них ты меня не укоряй. Не укоряй и доктора Попову…

В передней двери защелкал тугой замок. Помедлив, пока не приблизились шаги вошедшего в соседнюю комнату, Иван Никитич проговорил:

— Вот и доктор Попова пришла. Можешь ее спросить, почему вовремя не оказалось нужного лекарства…

У доктора Поповой, грузноватой женщины с густой сединой в черных волосах, был низкий, отчетливый и хрипловатый голос. Смуглое лицо ее с крупным носом, с черными глазами было усталым. Она слышала, что сказал Иван Никитич, поняла, что горько расстроило Петю.

— Это тот, кого вы ждали? — указывая на Петю, спросила она Ивана Никитича.

— Тот.

— Ты окраиной шел в город? — обратилась она к Пете.

— Окраиной.

— Почему не напрямую?

Петя не ответил, потому что вопрос этот считал лишним.

— Вот и мы окраиной искали лекарство — не знали, что гестаповскому врачу Куртке нужны были золотые сережки. Теперь лекарство есть. — И она показала Пете несколько крохотных пакетиков, извлеченных из кармана драпового мешковатого пальто. — Давай и ты свое. Нуждаемся в нем… Да ты что-нибудь ел? — спросила она.

— Спасибо. Наелся, — ответил Петя.

— Что наелся, не верю. У меня тут все на холостяцкую ногу… Иван Никитич, вы уже собрались? Спрячу лекарство, и пойдем на похороны.

— А там-то все готово?