— Входите, входите, Василий Александрович!

Петя не раз видел встречи секретаря райкома с отцом и поэтому легко представлял себе, что отец сейчас, зажав руку гостя, потрясал ее своими жилистыми, большими руками и тут же усаживал его на стул, поставленный на то место, с которого картина могла выглядеть наиболее выгодно. Сам же отец, должно быть, уселся около стола, в стороне, так, что ему можно было, немного скашивая свои серые строгие глаза, посматривать и на гостя, и на картину.

— Товарищи, а может быть, мы сегодня не с картины начнем, а с рыбы?.. Ведь она у меня уже готова. А у Павла Васильевича есть еще недоделки, — услышал Петя шутливый и веселый голос матери. Послышался смех, который сейчас же затих…

Петя понял, что осмотр начался. Он хотел пройти в комнату отца, но на пороге, ступая на носки туфель, внезапно появилась мать и тихо попросила:

— Петя, пойди в сарай, расколи там немного чурбаков. На кухне оставишь… Луку ж надо еще поджарить, Василий Александрович рыбу любит с луком…

— Мама…

— Петя, я все знаю, — прикладывая палец к губам, сказала Мария Федоровна. — Я все запомню, что они будут говорить. Все потом тебе расскажу.

— Мама, но ты ведь по-своему расскажешь… Мама, я лучше немного расколю и послушаю…

— Ну хорошо, — согласилась Мария Федоровна.

Коротенькие чурбаки, высушенные летом на солнце, распадались при одном прикосновении небольшого топорика. И все же Петя расколол только два. Захватив в охапку дров, он поспешил на кухню. Дверь в комнату отца была открыта. Как и предполагал Петя, отец сидел около письменного стола.

У Василия Александровича шапка почему-то лежала на коленях, а стеганку он даже не снял. На картину он смотрел так, как будто нарисованное на ней было очень далеко от него и ему невольно приходилось напрягать глаза, сдвигать брови, морщить лоб с нависшими прядями коротких темных волос, поседевших на висках.

— Мы о снеге сегодня спорили, — заговорил отец, и Петя с порога кухни видел, как он при этих словах повернулся лицом к матери.

Из коридора Петя видел и мать. Она сидела в соседней комнате около рояля и через открытую дверь следила за отцом, а больше всего за Василием Александровичем. Но это не помешало ей заметить, что у сына, остановившегося на пороге коридорчика, было очень мало дров. Она покачала головой, приставила палец к горлу: дескать, режешь ты меня, Петя, без ножа, — но сейчас же снисходительно улыбнулась, как будто говоря сыну: да уж слушай, что с тобой поделаешь!

— Так как же по-вашему, Василий Александрович, снежку надо поубавить? — смущаясь, спросил отец.

Василий Александрович ответил не сразу.

— Мне трудно сказать, нужно ли, чтобы на картине было много снега, но вспаханному полю он очень нужен. А еще больше снег нужен озимым полям. Они здесь не нарисованы, но я чувствую, что они лежат тут, рядом…

Василий Александрович неожиданно замолчал. Он вдруг оказался прикованным к одной точке на картине. Прищуриваясь, он пододвигал свой стул, чтобы лучше рассмотреть. Вот он начал смеяться и отмахиваться шапкой от самого себя, от своих мыслей:

— Ну конечно же на картине не должно быть много снега! Ведь самое главное, что он пошел вовремя, и еще важнее, что он будет идти долго-долго! — продолжал весело смеяться Василий Александрович. — А что он будет идти долго, я вижу это и по облакам, и особенно по Ивану Никитичу Опенкину!.. Павел Васильевич, а старика вы схватили точно! Опенкин как живой!

— Это я взял из жизни, — сказал отец. Он сейчас был неловок и в улыбке и в движениях. Петя не удивлялся этому: отец всегда делался неловким, когда его хвалили. — Пришлось мне в прошлом году встретить Опенкина в тракторной. Он так же вот снял шапку, подставил голову под снег…

— Из жизни вы взяли и широкую зябь, и старика… Но старик вам попался не рядовой, — задумчиво заговорил Василий Александрович. — Его нельзя не запомнить. О нем нельзя не думать… Красив простой человек, если он прожил долгую трудовую жизнь с народом, на глазах у народа, прожил ее, как положено прожить большевику… Широкий человек плотник Опенкин… Ему к лицу просторы вашей картины…

— Василий Александрович, а не кажется ли вам, что старик как-то неожиданно заслонил трактористов?..

— Да, да. Вам бы надо на картину тракториста из Кротовской МТС. Этого, что и в веселую, и в трудную минуту за рулем поет «Раскинулось море широко…».

— Что вы говорите?.. Мне именно такого хотелось бы посмотреть! Может, добежим туда? Вы же на машине?

Петя видел, как отец, проявляя мальчишеское нетерпение, встал было уже со стула, но Василий Александрович негромко сказал:

— К вашему сведению, Павел Васильевич, в Кротовскую нам уже опасно нос показывать — два часа назад ее заняли фашисты…

— Неужели Кротовскую уже взяли? — услышал Петя протяжный, испуганный голос матери.

— Кротовскую МТС ночью с трудом удалось эвакуировать. Положение сейчас такое, что если в Желтом Логу наши не удержатся, то они в любую минуту могут отрезать город, Я договорился встретиться здесь с майором Захаровым… Горком поручил просить его, чтобы в последнюю минуту бросил роту-другую в помощь батальону партизан. Партизаны будут прикрывать эвакуацию из города. Вывозить людей оттуда мы теперь можем только морем.