— Уследит.

— А если они чем-нибудь отравятся?

— Не отравятся.

— Откуда ты знаешь?

— Да что с ними может случиться за какую-то неделю?

— Не нравится мне здесь, — настаивала супруга, — и ты тоже хорош, нет бы пошел, поскандалил, добился более просторного номера. Четыре звезды, а номер тесный, полотенца меняют не каждый день.

— Ничего себе ты пироги закидываешь, — возмутился Куприянов, — вы, русские девушки, совсем обнаглели. Раньше слаще морковки ничего не пробовали, а теперь даже Мальорка для вас не фонтан.

— И по телевизору показывают всего один русский канал, — наябедничала Ксения.

— Ты что, сюда приехала телевизор смотреть? — удивился Леня. — Семь дней отдохнем — и назад в Хопер.

— Какой Хопер?

— Так нашу Родину называют.

— Я, между прочим, патриотка.

— Я тоже патриот. Я же не уехать из России хочу, а всего лишь отъехать от нее на безопасное расстояние.

— Какой же ты придурок, — вздохнула супруга.

— Почему же я придурок?! — взвился Леня. — Я привез тебя на Мальорку, мы живем в четырехзвездочном отеле, который выбирала лично ты, я закодировал ся и теперь не пью, я день и ночь думаю, как больше заработать! И я же придурок?

— Придурок, — сладко потянулась жена.

— Почему?!

— Да потому что придурок.

Леня побелел, как Белый дом после капитального ремонта, отшвырнул в сторону стул и под неодобрительный шепоток туристов побежал к шведскому столу. В металлической чаше в окружении кубиков льда нежились и потели бутылки шампанского. Куприянов взял одну из них за скользкий бок, принял позу горниста, и газировка, шипя и пенясь, нехотя потекла в его глотку. Леня закашлялся и понял, что если он сейчас остановится, то ничего страшного не произойдет, несколько капель шампанского не могут вызвать ничего кроме приступа кашля. А кашель уже бил Куприянова не на шутку, норовя перейти в неэстетичную рвоту. Леня зажмурил слезящиеся глаза, поднес ладони ко рту и попытался дышать только носом. Кашель стал понемногу отпускать, и Леня сквозь пелену слез смог различить поднос, где шеренгой вытянулись бокалы. Он выдернул один, два соседних бухнулись на пол.

— К счастью, — прозвучал чей-то женский голос.

Куприянов налил шампанское в бокал и принялся тяжелыми глотками осушать содержимое. Он почувствовал, как волна жара зарождается в области груди и течет вниз по спине до самого копчика, останавливается и поднимается наверх. Вот загорелась шея, вот запылыхало лицо. Дышать становилось все трудней и трудней. Чья-то рука сунула ему другой бокал. Леня хлебнул и обалдел, в нем было какое-то масло.

— Это что?

— Оливковое масло, — незнакомый мужик отставил рюмку с маслом в сторону, — оно затормозит всасывание алкоголя.

— Меня же пронесет.

— И замечательно. И стошнит к тому же.

— Зачем?

— Чтобы ты остался жив, дурашка, — мужчина потащил Леню к туалету на первом этаже, — видел бы ты себя со стороны. Сам весь красный, как закат солнца в пустыне, а пальцы уже синюшные. Это же надо — на вивитроле пить.

— Ты кто? — мысли Куприянова путались и сталкивались между собой, как пассажиры метро в часы пик.

— Нарколог.

— А что ты тут делаешь?

— Отдыхаю.

— Зачем?

— Хотел от алкозавров передохнуть, но, видно, не судьба, — вздохнул незнакомец и сунул Лене бутылку воды, — ее нужно выпить до дна, а потом унитаз попугать.

— Зачем?

— Чтобы ты тут ласты не склеил, — начал раздражаться нарколог, — делай, что говорят.

Куприянов вышел из туалета зеленый и тихий, как овощ.

— А от чего бы я умер? — испуганно поинтересовался Леня.

— От паралича дыхательного центра, — просветил мужик, — он у нас в мозгу самый нежный. Человек в норме дышит четырнадцать раз в минуту. А такие экспериментаторы, как ты, мешая биностин с алкоголем, вызывают его угнетение. Камикадзе типа тебя начинают дышать десять раз в минуту, потом пять, потом три, а потом как в анекдоте: кто-то допивается до чертиков, а кто-то и до ангелов.

— А-а-а-а.

— Из-за чего хоть поругались-то? — мужик вопросительно уставился на Леню.

— Да, в общем-то, из-за ерунды, — развел руками Куприянов, — слово за слово.

— Ты что, даже повода для суицида сформулировать не можешь? — восхитился нарколог. — Силен, бродяга. Еще бы несколько глотков спиртного, и все. Добро пожаловать на небеса. А ты даже причины ссоры для себя не уяснил, я офигеваю, уважаемая редакция. Ну, будь здоров.

Куприянов проснулся от ужаса, ему приснилось, будто он умер. Супруга мирно сопела в подушку, и Леня на цыпочках вышел на балкон. Внизу плескалось Средиземное море, десяток купальщиков уже плавали возле берега, ожидая восхода солнца, до него оставалось буквально несколько секунд. Краешек солнца выглянул из-за линии моря, как будто язычок пламени лизнул небеса. Огонек набирал силу, вот занялись горы и гостиницы, пляж и набережная. А костер разгорался все сильней и сильней. И небо вспыхнуло подобно соломенной крыше. И море загорелось как деревянный настил. И завопили внизу пловцы. И по-новому запели птицы. И жизнь оказалась гораздо лучше, чем порой кажется.

Запахи чебуречной

У Алексея Геннадьевича Васильева стало пошаливать здоровье. Появились режущие боли в животе, и временами как-то странно сжималось сердце. Геннадич мужественно терпел, не желая сдаваться испанским врачам, он почему-то им не доверял. Впрочем, он относился с сомнением также к немецким докторам и английским эскулапам, то же самое касалось американских и французских белых халатов. Последние двенадцать лет Алексей Геннадьевич жил в Испании и, хотя считал себя отъявленным космополитом, лечиться предпочитал на исторической Родине. Жена пеняла Васильеву на его причуды и советовала разобраться с традиционно русским блюдом — великой кашей в голове. Она искренне не понимала, почему Геннадьич не может жить в России, ругает ее порядки и проклинает на чем свет стоит, но при этом всех иностранцев держит за придурков, принципиально не учит испанский язык, смотрит исключительно российское телевидение, и все его разговоры начинаются и заканчиваются проблемами брошенной Родины. После ураганного скандала, учиненного супругой, Васильев все-таки пошел по рукам испанских эскулапов. Оказалось, что он на ногах перенес два инфаркта и имеет на стенке желудка три зарубцевавшиеся язвы и одну действующую. Испанцы цокали языками и удивленно переглядывались. По их словам, в таком запущенном состоянии к ним поступали пациенты разве что из Центральной Африки. Геннадьича пересадили на строжайшую диету и заставили делать утреннюю зарядку. Он посвежел, постройнел, но неожиданно вбил себе в голову, что скоро умрет. И не просто откинет карандаши, а скопытится, так и не увидев современную Москву. Супруга выразительно стучала пальцем по лбу, лечащий врач настоятельно советовал перенести поездку на пару месяцев, но Васильев неожиданно уперся рогом. Три тысячи евро — и доктор стал более сговорчив, новенькое бриллиантовое колье — и жена махнула на него рукой. Алексей Геннадьевич нес какую-то ахинею про неотложные московские дела, а сам спал и видел, как он войдет в столичную чебуречную. Да-да, в обычную чебуречную. Нигде не пахнет так, как в чебуречной, ни в баре, ни в ресторане, ни в пиццерии, ни в таверне, не говоря уже о всяких там Бургер Кингах и Макдональдсах. В чебуречной пахнет раскаленным маслом и мокрой мелочью, прогулянными лекциями и пролитым пивом. В общем, там пахнет навсегда ушедшей юностью. Васильев, мысленно заходя в чебуречную, возвращался в те времена, когда девушки прыгали ему на колени, а не уступали место в общественном транспорте, друзья только радовали, а врагов не было вовсе. Именно в чебуречной Алексей Геннадьевич впервые попробовал пиво. Леха Васильев учился тогда на первом курсе мясо-молочного института, и ребята из его группы, отслужившие в армии, обучали «солобона» всем премудростям пивной науки. Они квалифицированно сыпали соль на ободок пол-литровой кружки, чистили воблу и разбавляли пиво водкой, прячась за замызганной колонной. Да, в чебуречных часто стоят колонны. Не замечали? Неведомые архитекторы знали, что без колонн в чебуречном деле никак нельзя. Как же без них смешивать в правильной пропорции мужские напитки!