— Подавай же скорей ужин, — сказал ей старик. — Видишь, охотник голоден. С медведем боролся.

Наверное, мельник шутил, но ты хотел знать, какое впечатление произведут на девушку твои слова, и сказал:

— Пришлось голыми руками бороться.

— С медведем? — вырвалось у нее.

Старик кашлянул.

— Да, с косолапым, — подтвердил ты и оглядел свою разорванную одежду.

Старик придавил пальцем потрескивавший в чубуке табак, несколько раз кашлянул.

Дочь поставила на стол миски с дымящейся мамалыгой. Ямки в мамалыге, там где лежали куски сыра, заполнились молоком.

— Так, — сказал старик, выбивая трубку, потом вышел мыть руки.

Ты остался лицом к лицу с девушкой.

Все стихло. Снаружи доносился шум воды в запруде.

С балки посыпалась мука. Девушка вздрогнула. На балке сидела большая крыса и, свесив хвост, одним глазом смотрела вниз.

Ты рассмеялся:

— Боишься?

Крыса испугалась твоего голоса и скрылась.

Девушка шепотом спросила:

— Ты один ходил?

— Один.

Ты понимал, что был в ее глазах настоящим героем. Ты выпятил грудь, картинно облокотился на куль с мукой и повторил:

— Конечно, один, а как же,

— А если бы он тебя разодрал?

— Разодрал? Нет, он меня не разодрал бы...

У дверей послышался хриплый кашель.

Девушка смотрела на горящие угли, ты искал глазами исчезнувшую крысу.

Старик подошел к шкафчику, достал кувшин, закупоренный кукурузным початком, потом сел за стол и, шамкая, принялся за ужин. Долго он не вспоминал ни о кувшине, ни о госте.

Потом наполнил стакан, выпил, налил и тебе.

— Выпей, прибавит сил.

— Пейте, пожалуйста, — попросила девушка.

После ужина старик опять набил свой чубук.

— Ну как, племянничек, одолел медведя?

Твой взгляд скользнул в сторону девушки: заметив, что она вся превратилась в слух, ты почти верил, что действительно встретился с медведем и боролся с ним голыми руками.

— Да, победил! — сказал ты.

Мельник закашлялся, а девушка опять посмотрела на твою разорванную одежду.

— Я сунул ему в пасть шапку.

Ты это сказал больше для девушки. Она покачала головой.

— Что, как? — переспросил старик, не расслышав твоих слов.

— Я ранил его выстрелом, он зарычал, поднялся на задние лапы и пошел на меня.

Ты заметил, как руки девушки, убиравшей со стола, замерли.

— Он двинулся на меня, — продолжал ты, — я видел, что громада приближается, хочет схватить меня...

— Ой, — невольно вырвалось у девушки.

Старик сплюнул в огонь.

— Потом, бичо, потом?

— Я отскочил... — ты вдруг понял, что говорить больше нечего, но девушка смотрела на тебя, и путь к отступлению был отрезан, — вот-вот медведь схватит меня в свои объятия и тогда всему конец. Что делать? Я сорвал шапку и сунул ему в пасть. Одна лапа у него была ранена, другой он все-таки успел разодрать мне плечо, но удар кинжалом решил дело.

Мельник еще раз сплюнул в огонь и улыбнулся в усы, довольный ужином и твоим рассказом.

Девушка никак не могла закончить уборку стола. А ты стоял, прислонившись к стене, и праздновал победу...

Ты помнишь, Беко?

Опять идет дождь, будь он проклят!..

Конечно, помнишь, как ты можешь забыть? Так, совсем как в сказке, пришла к тебе любовь, Беко.

А потом?

Потом в твоем доме не было муки помола другой мельницы, а через год ты уже не ел хлеб, испеченный другой женщиной. Да, семья была тяжелым ярмом, но любовь стала твоей помощницей, она облегчила твою ношу. Потом ярмо стало тяжелее, появился первенец — сын Симоника, потом — Гоголика. Три года спустя, родился Коция и сразу закапризничал. Наконец увидела свет и маленькая Текла, и нужда стала еще тяжелее. На лопатках у вола от работы выпадает шерсть и набухают волдыри. Ты работал как вол. Тебе было очень трудно, стали болеть суставы, но как только кончалась зима и можно было пахать, ты снова тянул ярмо.

Весной нельзя медлить, ведь скоро лето, а летом ты обхаживал, лелеял посевы, как ласкают и пестуют первенца-сына. Наступает осень, осень как осень, она ни днем, ни ночью не дает человеку передохнуть. А зимой — лес, мельница, дрова для очага, плетень, подпорки для виноградной лозы, новая соха и ярмо — сколько забот, сколько труда!

...И ты тянул ярмо, тянул свою лямку, обдирая плечи, набивая мозоли на руках.

А потом пришла новая жизнь...

Сказали, что небо ваше, и эта земля, и этот лес — все ваше, принесли книги, — объяснили — надо читать.

Ты и двух букв не знал, не мог прочесть строчки. Отдал книгу Симонике. Симоника прочел и сказал:

— Гоголика тоже должен прочитать.

Через три года Коция тоже захотел читать, в конце концов и маленькая Текла уже читала и писала.

Тебе пришлось прибавить ко дню часть ночи, чтобы пахать дольше и больше. Кузнецу Зосиме ты заказал широкую тяпку, и в то лето пришлось дважды ею оттяпывать, чтобы не заросла сорняком твоя нива. Урожай привозил домой на арбе, и каждое воскресенье отправлялся в город.