Он потёр шею, пытаясь найти способ рассказать ей, заново не переживая этого.

— Всё началось с еды. Он использовал её для контроля надо мной. Не кормил в качестве наказания. За глупости типа не ношения шапки в школу или оставленную в раковине зубную пасту. А когда я стал достаточно взрослым, то вместо этого он отвешивал мне тумаки или бил, зачастую тем, что попадалось под руку. Как правило, для этих вспышек не было никаких причин. Иногда бывало всего-то несколько ударов, а иногда после я не мог стоять. Если я кричал, то было только хуже. Он был достаточно умён, чтобы не оставлять синяков там, где любой мог их увидеть, вот как это сходило ему с рук так долго. Но однажды он зашёл слишком далеко и сломал мне руку. Вмешались социальные службы и меня оставили на вашем пороге.

Когда тишина заполнила комнату, он наконец посмотрел на неё, ожидая жалости или презрения. Но вместо этого он опять обнаружил слёзы. Её и… свои. Трой провёл ладонью по своему лицу.

— Мне следовало сделать больше, — прошептала она.

Дрожь в её голосе остановила его слёзы.

— Нет.

Камрин посмотрела ему прямо в глаза и, должно быть, увидела что-то в выражении его лица. Она попыталась подавить рыдания, но не смогла. У него разрывалось в груди при виде, как у неё наворачиваются и скатываются слезы.

— Я должна была сделать больше, Трой.

— Ты сделала всё, — сказал он, хватая её за руки и встряхивая. — Разве ты не понимаешь? Мне чертовски повезло по сравнению с большинством. Это редкость — быть отданным в ту же приёмную семью. В конце концов, думаю, я провёл больше времени у вас, чем у себя. Твои родители приняли меня, дали мне дом. Твой брат стал первым моим другом. Хизер сводила меня с ума: наконец у меня появилась младшая сестрёнка, чтобы надоедать мне и помочь всё забыть. Она заставила меня почувствовать себя нормальным. И ты…

Ох, Камрин. Она даже не подозревала, как много для него значила. Не существовало таких слов.

— Я?

Да, она.

— Ты выдёргивала меня из постели и заставляла ходить в школу. Ты помогала мне с домашним заданием. Ты делала мне бутерброды и… и никогда никому не рассказывала о том, что видела или слышала. Ты говорила мне, что я способен на многое, заставляя меня считать себя кем-то.

Это была самая ужасная часть. Камрин заставила его чувствовать себя кем-то, когда внутри он был просто никем. Единственные моменты в жизни, когда он ощущал себя достойным чего-то, были тогда, когда она была рядом. И большую часть своей жизни Трой провёл в погоне за этим чувством, только теперь осознав, что это она была его причиной. Он отпустил её руки и откинулся на спину.

Ему вообще не следовало к ней прикасаться.

— Так вот из-за чего весь этот список, Трой, не правда ли? Отплатить за то, что была добра к тебе? Некая извращённая форма благодарности?

Да. Нет. Частично. Возможно, так всё и начиналось, но теперь причина не в этом.

— Нет. И не жалей меня сейчас.

— Трой…

Сглотнув, она потянулась и обхватила его щеки, её руки были такими тёплыми по сравнению с тем, каким холодным он стал. Подушечки её пальцев вытерли остатки слёз, напоминая ему, насколько его отец всё ещё мог заставить его ощутить себя слабым. Наклонившись, она поцеловала его в каждую щеку, и в тот момент, когда ресницы Кэм трепетали у его лица, у него появилась отвратительная мысль, что это, в сущности, всё, что ему достанется. Некто временная вроде Кэм, которая может свободно плакать по нему, но которой стыдно за себя. Которая будет думать только о нём, а не о себе.

Некто, кто прогонит холод.

Никто и никогда раньше не плакал из-за него.

— Кэм, перестань плакать. Пожалуйста.

Её пальцы вцепились в его бицепсы, когда она поцеловала его грудь, прямо над сердцем. Он закрыл глаза и запустил пальцы в её волосы.

— Я тебя не жалею, — произнесла она. — Я воображаю, как убиваю твоего ублюдка-отца.

Болезненный узел в его животе начал ослабевать, горло перестало сжиматься.

— Что?

Она посмотрела на него, снова став столпом равновесия, который он привык видеть в ней до этой поездки.

— Это то, что я делаю.

— Ты убиваешь людей в своём воображении?

Она улыбнулась, и узел исчез.

— Нет. Когда ситуация становится невыносимой, я начинаю представлять в своей голове всякое разное, чтобы не слишком остро реагировать.

Теперь это многое объясняет.

— Приведи пример.

Она уставилась на его грудь.

— Когда Максвелл порвал со мной, мне хотелось плакать, но вместо этого я представила его с рогами и копытами. Это всегда помогает. — Она глянула на него. — Но не с тобой.

Хм.

— Почему не со мной?

Она пожала плечами.

— Из-за твоего дурацкого списка, полагаю. Или ты…

Ему было интересно, помогало ли это до списка, но даже он не был уверен, что готов к ответу.

— Или что?

— Или ты просто удосужился заглянуть глубже. Разглядеть за моими щитами, — сказала она.

— Так, для сведения, Максвелл ошибался по поводу того, что он тебе сказал.

Она покачала головой, закрыв глаза.

— Чья очередь?

— Моя, — ответил он, желая снова перевести разговор к ней. — Откуда у тебя взялись такие представления о себе? Зачем было возводить стены и притворяться?