Шрифт:
Затем в комнату барина явилась обманом и почти силком старуха Матвеевна и повалилась барину в ноги.
— Дозволь все пояснить! — завопила она. — Я все знаю… Он, злодей, барыню страстями взял… батюшкой, ее родителем, приходил… Платье — улика…
Но старухе не дали договорить… Двое людей силой вывели ее вон по одному молчаливому движению барина.
В сумерки сама барыня Дарья Аникитична, какая-то страшная, будто умалишенная, пришла к дверям комнаты мужа, но, найдя их запертыми, не стала стучаться и так же тихо пошла наверх к Сусанне Юрьевне… Войдя, она стала среди комнаты, тупо глядя, и проговорила просто, как бы говоря о пустяках.
— Скажите Дмитрию Андреевичу: я в монастырь хочу…
Сусанна не ответила ни слова и, взяв ее за плечи, тихо вывела от себя и, проводив, довела ее до ее комнат, как малого ребенка.
В этот же вечер в маленькой квартире князя Никаева было светлее, чем в остальных комнатах большого дома. Тело его лежало уже на столе, церковные шандалы стояли кругом, а священник с причтом служил первую панихиду. Это было приказание самого барина. Но никто из обитателей дома и Высоксы не пришел помолиться за упокой души убиенного, ни один человек даже ни разу не наведался за весь день в эту квартиру — не из прислуживанья к барину: погибший был теперь все-таки для всех злодеем. Он в беду бедовую, невылазную втянул барина, как бы заставил себя убить своим злодейским поведением и подвел под суд всю Высоксу.
Басанов до ночи по-прежнему оставался в своей холостой спальне, запершись, и сидел с одним любимцем Михалисом, но молчал. Он позвал грека только потому, что боялся оставаться один в комнате.
Около полуночи Дмитрий Андреевич будто очнулся от оцепенения, в котором был. Он приказал тотчас же, несмотря на полуночь, позвать обер-рунта. Ильев явился тотчас и получил приказ: отправиться лично, разбудить и позвать на совет к барину Змглода.
Басанов, перестав волноваться мыслью о совершенном убийстве, стал думать о последствиях его.
Он захотел решить окончательно и скорей: оставить ли слух о событии в Высоксе добежать до губернии и наместничества, или же тотчас же послать от себя нарочного гонца к самому наместнику с личным заявлением о всем приключившемся.
Явившись тотчас, Змглод, конечно, объяснил барину, а затем и настоял, что нужно немедленно написать наместнику заявление и просить рассудить все дело. Затем тотчас же Змглод написал донесение, а Басанов переписал его и подписался. Но, уже собираясь передать бумагу Ильеву для посылки самого надежного рунта в город, Дмитрий Андреевич вдруг ахнул и сам не понимал, как мог он так странно поступить. Вероятно, страшное смущение, овладевшее им после убийства, заставили его лишиться памяти и соображения. Теперь в самом важном деле всей его жизни он, советовавшийся всегда в малейших мелочах с Сусанной Юрьевной, в эту минуту забыл о ней. Он даже как бы испугался своей опрометчивости.
— Что же это мы! — вдруг воскликнул он. — Денис Иванович, и ты хорош!.. Ведь Сусанна Юрьевна ничего не знает.
— Я полагал, вы уже с барышней перетолковали! — ответил Змглод.
— И не видал. А без Сусанны Юрьевны я ничего не предприму! Как она посудит и порешит.
— Вестимое дело. Так оставим до утра, — решил Змглод.
XXV
На другой день, рано утром, Сусанна Юрьевна, которую от имени барина Ильев попросил вниз, нашла у Басанова Змглода, Михалиса и даже коллежского правителя Барабанова. Она выслушала дело, что было накануне порешено. Выслушав все внимательно, она задумалась, и наступило молчание. Но затем она сурово подняла глаза на Басанова и выговорила твердо и холодно:
— Дмитрий Андреевич, я ничего не могу сказать. Я такого важного дела совсем порешить не могу и не хочу. Я на себя ничего такого не возьму. По-моему, ничего не давать знать в наместничество — нехорошо, а писать такое письмо о себе тоже…
Она запнулась и прибавила:
— Не знаю… как-то… тоже кажется мне неподходящим, младенческим поступком.
— Как младенческим? — сказал Басанов.
— Зачем спешишь говорить: я де убил! Приезжайте меня судить.
— Что же делать тогда?.. — воскликнул он смущенным голосом. — Что делать? Совсем уже тогда неведомо, что нам делать!
— Вот и я тоже сказываю! — радостно заговорил Михалис. — Не надо писать! Пускай они сами узнают и приезжают расследовать. Зачем зверю в пасть лезть? Может, по слухам пришлют только какого приказного. Ему Дмитрий Андреевич отвалит тысячу, другую… и конец… А тут он в письме хочет расписывать, как его сатана попутал и как грех вышел. А что написано да подписано, то уж, известно, топором не вырубишь.
— Ну, а ты Денис Иваныч?.. — обернулась Сусанна к Змглоду, сумрачно молчавшему.
— Я это письмо еще вчера сам же и писал, Сусанна Юрьевна! По-моему, сидеть и молчать — беда. Виноватые молчат или прячутся. А правые говорят и сами первые въявь действуют.
Снова наступило молчание.
— Не знаю… Совсем не знаю!.. — выговорила наконец Сусанна. — Хоть до завтра что и обождать, порассудить, хотя бы что другое надумать.
— Что?.. — спросил Басанов.
— Другое! Иначе как поступить. Не молчать и не отписываться.
— Как же так?.. — воскликнули разом и Басанов, и Змглод, и Михалис.
— Не знаю, а так мне сдается… Не молчать, отписаться, известить, да только не так… не расписывать: я, мол, то и то сделал и по таким-то причинам. Зачем это?..