Шрифт:
Через мгновение вышел Гончий и тоже улыбался, глядя ей в лицо.
— Вот как у нас повелося, — сказала она, уже смеясь.
— То и будет, — ответил он тихо и тоже смеясь. — Обождите мало… Будет Дмитрий Андреевич к вам проситься, а вы не допустите. И он меня будет молить, чтобы вас уломать и его допустить к себе.
— Это почему же? Когда же этакое будет? — невольно выговорила Сусанна удивленная.
— А вот… сказать верно когда — не могу. Через полгода, что ли.
— Что ты? Спросонья болтаешь?
— Нет, дорогая моя! — вдруг сурово вымолвил Гончий. — Мне не до сна… Говорю, речку переплываю, а до того берега еще далече… а назад и совсем уже нельзя: убитый Давыд не пускает…
— Ничего я не разберу…
— Обождите… Разберетесь и начнете смеяться не ныне-завтра… Что вам-то теперь нужно от него? Зачем вы?
— Дарья Аникитична все молит… Опять просила сейчас перетолковать, чтобы скорее он ее отпустил отсюда.
— В монастырь? Успеется… Бросьте. Да ему и не до нее… Мы беседуем о деле важнеющем, чем Дарья Аникитична. Что она ему? Тут важнее.
— Что же важнее-то?
— Как от волокиты отвертеться ему. Надо на первых же порах путать начать, чтоб суд с толку сбить.
— Не выгорит это, Онисим. Чует мое сердце, что не выгорит! — вдруг решительно произнесла Сусанна.
— Тем лучше… — шепнул Гончий, улыбаясь.
Она с удивлением взглянула ему в лицо, но, ничего не сказав, пошла обратно наверх, не зайдя к Дарье.
XXVII
На другой день, в сумерки, один из дежурных людей пробежав все гостиные и зал, вбежал в комнаты Дмитрия Андреевича и, забыв всякий страх барина, почти крикнул, докладывая испуганно:
— Приехали…
Басанов слегка смутился, встал с места, подвигался по комнате, будто собираясь выйти, и опять сел…
Лакей стоял, глядя на барина…
— Ступай. Чего торчишь…
Лакей опомнился и быстро вышел…
Наверху Анна Фавстовна также вбежала к своей барышне со словами:
— Видели? Куча! С дюжину… Видели?
— Видела, — ответила Сусанна Юрьевна суровым голосом.
В то и мгновение Гончий вошел в комнату, собираясь что-то сказать, но, глянув на нее, только улыбнулся лукаво.
— Чему? — холодно и сердито спросила Сусанна.
— А тому, что и вы испугались, — ответил он. — Все в доме мечутся, как угорелые. И вы тоже не хуже прочих робеете. А вам бы радоваться, а не пугаться.
— Радоваться? — изумилась она и пристально поглядела ему в лицо, чтобы убедиться, что он не шутит. — Радоваться? — повторила она.
— Прыгать да плясать, как ребята малые делают от радости! — выговорил Гончий серьезно. — А вы-то тоже оробели. Будто, подумаешь, вы из своих рук застрелили Давыдку. Ей-Боту! Будто вы, а не он…
— Что ты чудишь, Онисим… — вымолвила она вне себя от какого-то необъяснимого чувства удивления и усталости вместе. — С тобой, ей-Богу, с ума сойдешь…
Гончий не ответил и, стоя среди комнаты, улыбался самодовольно, но не добродушно, будто замышляя что худое… Сусанна заметила и поняла верно его усмешку.
— Ты скоро и меня тоже… подведешь… — вымолвила она.
— Бог с вами!.. Что вы говорите! Грех вам так сказывать! — укоризненно, но и нежно воскликнул он. — Да. Верно. Я вас и теперь подвожу… Но на хорошее, а не на худое… Добра вам желая, из кожи лезу, а вы этакое говорите. Бог с вами!
Он махнул рукой и быстро вышел.
Между тем в доме была сумятица.
— Приехали! Страсть! Орава! Господи! Чтой-то будет! Сам наместник! Ври больше!.. В тележке, сказывают, мешки с клещами… Пытать ими будут… Два воза плетей идет, к вечеру прибудут. Кто? Плети! Ох, народ! Чего не измыслит! Только накаркает!
И этот говор расходился по дому, а из дому шел по Высоксе.
Между тем в гостиных уже были важные степенные, но какие-то диковинные гости. На вид они были дрянь сущая… Какие-то худолицые, поджарые, будто корчащие из себя важных людей, но знающие сами, что они дрянь. Все кругом в доме сознавали, да и они тоже сознавали, что они важны не сами по себе, а важны только тем, что в этом доме совершено смертоубийство.
По приказанию «главного» с крестом на шее было доложено вновь уже официально барину Дмитрию Андреевичу:
— Отделение верхнего земского суда. Статский советник и кавалер Колокольцев с двумя заседателями.
Басанов, уже успокоившийся и готовый к приему следственной комиссии из наместничества, слегка смутился, услыхав фамилию: «Колокольцев». Он старался что-то вспомнить и не мог… Но эта фамилия ему сказала что-то особенное.
Приезжее отделение суда как-то само собой распалось на три части. Трое чиновников вошли, прошли в гостиную и сели… Главный с крестом на шее достал табакерку, нюхнул и стал странными глазами оглядывать мебель, английские часы на мраморной тумбе, картины, бронзу… Его глаза будто говорили: