Шрифт:
Басанов, которому Сусанна рассказала подробно свою историю с Гончим, то есть «всю полуправду», не мог ни минуты допустить мысли, что красавица-племянница, дворянка, воспитанная женщина, могла увлечься хотя и красивым, умным малым, но все-таки простым холопом, все-таки простым человеком, существом низшим… Однако история Гончего с Файкой смущала его… Ему самому однажды, когда певчий пел итальянские песни у племянницы в комнатах, тоже что-то чудилось. Тогда он думал, что это от голоса и песен у племянницы так чудно глаза разгорелись на красавца-певчего… Теперь он не знал, как решить и как объяснить то, что заметил…
Но ведь и Тарас, хотя и писаный красавец, но тоже холоп, хам, мужик.
И вдруг простое, естественное, но вместе с тем неожиданное и удивительное соображение пришло в голову Аниките Ильичу и поразило его…
«А ты сам, гордый болярин, дворянин, благовоспитанный?.. Ты гнушаешься красавицами-холопками и молодухами мужицкого состояния?.. Для тебя, красавец-холоп — одно, а красавица-холопка — другое…».
И старик, будто вдруг сам себя нечаянно словив и устыдив, только развел руками.
— Вот тебе, Аникита Ильич, и загвоздка! — прошептал он несколько насмешливо.
Однако судьба, давно и постоянно благоприятствовавшая Сусанне во всем, вдруг повернулась против нее.
Человек, повлиявший на новый оборот обстоятельств, был некто, едва заметный теперь среди обитателей дома. Это был молодой князь Давыд Никаев, прежний претендент на руку дочери важного барина, которому он приходился свойственником.
Молодой человек, тихий на вид, скрытный, но смелый, не мог примириться с мыслью, что все его мечты разрушены с появлением петербургского офицера. Помимо самолюбивого желания стать в будущем богачом и владельцем Высоксы, Давыд действительно любил Дарьюшку, с которой вместе вырос. Чувство его смешанное — и любовь, и дружба — было однако глубоко и искренно. Сама молоденькая девушка-подросток обожала Давыда и даже вследствие намеков отца и всех обитателей дома привыкла видеть в Никаеве будущего мужа.
Давыд, молчаливо страдавший от признавания всеми Дмитрия женихом Дарьюшки и уже собиравшийся уезжать с Высоксы, чтобы поступить в военную службу, вдруг сразу ожил и глядел не только бодрее, но казался совершенно счастлив.
Нечто, внезапно приключившееся с князем, преобразило его, подав надежду, что все снова в его судьбе изменится на прежний лад.
Случилось это просто.
Однажды, после полуночи, бродя с тоски в саду и приблизясь к дому, он подстерег нечто такое важное и невероятное, что он боялся поверить собственным ушам и глазам. Он видел Дмитрия Басанова, который прошел от себя, поднялся по отпускной лесенке на балкон Сусанны Юрьевны и исчез в ее комнатах.
И только часа через два карауливший Давыд увидел снова офицера слезающим по лесенке с балкона барышни и возвращающимся к себе…
На следующую ночь князь был заранее, как на часах, среди чащи сирени и дождался… И он увидел то же самое. На этот раз он дерзко отважился влезть по столбу на балкон… Все, что он видел через плохо задернутые занавески окон, и все, что он слышал через приотворенную дверь балкона, убедило его, что Басанов не будет мужем Дарьюшки…
Доложить Аниките Ильичу — и тогда он, Давыд, снова станет нареченным Дарьюшки.
«Но как доказать?» — смущенно, но все-таки радостно повторял Давыд, собираясь отважно с докладом.
И, будто не переставая сомневаться в верности своего поразительного открытия, он в течение трех ночей продолжал подглядывать.
Дмитрий Андреевич не появился ни разу, и зато на третью ночь с князем случилось нечто совсем нежданное. Притаившись среди чащи сиреневых кустов против правой террасы, он просидел более часу… И вдруг он ясно расслышал, что кто-то осторожно крадется в тех же кустах за его спиной… Шелест ветвей слышался все ближе… Давыд сильно оробел, предположив, что это какой-нибудь ночной зверь или сам нечистый…
Кравшийся ползком наткнулся прямо на него и схватил его за горло…
— Что ты за человек? — прохрипел он злобным шепотом.
Давыд совершенно растерялся, но сразу ответил:
— Давыд Никаев…
— Князь Давыд?
— Да. Да…
И молодой человек, несмотря на темноту, разглядел и узнал ночного пришельца.
Это был Гончий.
— Что же ты тут делаешь? Меня стережешь?! — снова злобно прошептал Анька.
— Бог с тобой! У меня… свое дело… Своя беда у меня.
— Говори всю правду истинную. Зачем ты здесь среди ночи, если не меня ловить засел?
Князь отчасти из боязни и нечаянности встречи, отчасти по причине, ему самому непонятной, сразу рассказал все откровенно.
— Стережешь Дмитрия Андреевича? — рассмеялся Анька странным смехом. — Ну, что же? Доброе дело. Только не пойму, какая тебе охота. Я вот иное дело… Небось, и ты вот, хоть и князь, а желал бы если не отпускную на волю, то деньги заработать на мне…
— Избави Бог, — ответил Давыд. — Бог с тобой. Больше скажу. Ты вот уже швырялся на Дмитрия Андреевича да не совладал. Случись я тут в те поры — я его тебе придержал бы охотно.