обозленный вмешательством колонистов в дела, затрагивавшие его личные интересы. Он

включил всю нагрузку сразу. Двигатель трактора, как бы надорвавшись, запнулся и тотчас

начал уменьшать обороты. Вспыхнувший во всей колонии свет стал тускнеть. По

испуганным взглядам ребят я понял, что они растерялись. Антон Семенович крикнул

Беленькому что-то ободряющее. Тот пришел в себя и быстрым движением руки поставил

рычаг газа в положение наибольшей подачи. Двигатель начал прибавлять обороты. Свет в

лампочках становился все ярче и ярче. И вот они уже горели почти так же ярко, как при

двигателе в семьдесят пять сил!

Только сейчас мы заметили, что вокруг собрались все колонисты и служащие. И когда

наконец стало совершенно ясно, что свет есть и будет, раздались крики, смех, дружные

аплодисменты. Никто не расходился до самого сигнала на ужин, который сегодня надолго

задержался.

А через час Антон Семенович на общем собрании объявил благодарность Беленькому

и его помощникам. Он радовался инициативе, технической смекалке и смелости своих

воспитанников.

РАБОЧИЙ ДЕНЬ АНТОНА СЕМЕНОВИЧА

Антон Семенович свой рабочий день начинал обычно с девяти часов, когда сводные

отряды уже работали в поле, в саду и на усадьбе колонии. Никаких портфелей и папок он с

собой не носил: прекрасная память заменяла ему и блокноты, и инструкции, и всякие

справочные материалы. Но часто его можно было видеть со стопкой книг и журналов

подмышкой. Сегодня же, кроме книг, он держал в руке небольшой сверточек. Выходя из дому,

Антон Семенович получил его от своей матери Татьяны Михайловны, с которой вместе жил

и которая нежно заботилась о сыне.

Как всегда аккуратно, по-военному одетый, Антон Семенович прежде всего

направился в канцелярию, помещавшуюся на втором этаже главного здания колонии. К этому

времени комендантский отряд уже навел во дворе порядок, а ребята-садовники полили и

подчистили цветочные клумбы.

В канцелярии Антона Семеновича встретил улыбающийся Тося Соловьев,

исполнявший обязанности курьера. Таких курьеров, или, как их у нас называли,

«канцелярских крыс», было двое, но второй — Петя Романов (Зайцев), друг и приятель Тоси,

— лежал в больничке после сильного приступа малярии.

— Доброе утро, Тося! — сказал Антон Семенович.— Позови ко мне Евгению

Александровну и Семена Лукича, а потом сходи в комнату для приезжих и узнай, встал ли

Сидор Иванович.

Наш бухгалтер Евгения Александровна Пышнова и заведующий хозяйством Семен

Лукич Рогданович уже ждали курьера и пришли незамедлительно. Начался обычный

разговор о деньгах, чеках, переводах, ассигнованиях, сметах, покупках... Вбежавший Тося

доложил, что Сидор Иванович встал сегодня очень рано и куда-то ушел со старшим

Чевелием (Жевелием). Деловой разговор по хозяйственным вопросам продолжался, но мысли

Макаренко нет, нет, да и возвращались к Сидору Ивановичу и Мите Чевелию, старшему

– 27 –

колонисту, известному не только своей хорошей рабочей инициативой, но и умением ловко

подшутить над кем угодно.

Сидор Иванович Халабуда был председателем Комиссии помощи детям (Помдет). О

нем и о наших взаимоотношениях с ним следует рассказать поподробнее.

Сразу же после переезда в Куряж колония начала испытывать финансовые

затруднения. Больше всего огорчений доставляла нам Комиссия помощи детям,

финансировавшая более половины наших расходов по смете. В «Педагогической поэме»

рассказано, как ребята выкачали из Халабуды деньги на одеяла. Но «выкачивать» из него

приходилось буквально все. Халабуда был совершенно неопытен в вопросах воспитания и не

очень-то разбирался в нуждах колонии. Но это бы еще полбеды. Человек мягкий и

простосердечный, он попал под влияние разного рода дельцов, вертевшихся вокруг Помдета.

Они вовлекали доверчивого и честного Халабуду во всевозможные аферы, сомнительные

предприятия, и он забывал о колониях, месяцами не выдавая им причитающихся денег.