Шрифт:
15 августа прибыла и мне замена. Предо мной стоял ни кто иной, как Головин со знаками различия полковника! Ровно год назад он был моим помощником в 230-й стрелковой дивизии и капитаном, прошедшим переподготовку на Архангельских курсах (московское Архангельское) в филиале «Выстрела». И вот, пожалуйста, полковник! Три звания за год. За какие такие заслуги и таланты? 230-я стрелковая дивизия ни в мою бытность там, ни после, ровно ничем не отличалась, не вела никаких боёв, кроме боёв оборонительных. Обычная фронтовая судьба. Где же было таланту проявиться?
Ни я Головину, ни он мне не задавали никаких вопросов, обычных при встрече бывших однополчан. Головин называл меня на «вы», а я его называл на «ты», как и тогда, когда он был моим помощником. Головин воспринимал это как должное, по крайне мере внешне.
Я вручил Головину строевую записку. На 15 августа во 2-ой гвардейской дивизии насчитывалось всего-навсего 906 человек. Это с теми, что были получены от 41 мотомеханизированной бригады.
Вечером генерал Захаров вызвал меня к себе. В палатке генерала размещался и Головин. Зашёл, значит, я в палатку, и попал как раз к ужину. На столе, кроме съестного, стояла бутылка коньяку.
— Товарищ Рогов, эту ночь вы ещё покомандуйте, а Головин заступит со свежими силами завтра с утра. — приказал комдив.
— Пожалуйста, товарищ гвардии майор, — добавил от себя Головин. — Мне надо выспаться по-человечьи, совсем замотался со сдачей 230-й.
— А я не замотался? Согнали с должности, и ещё сделай им любезность! — говорила во мне обида.
Поскольку никто из хозяев палатки ничего не добавил, я испросил разрешения уйти и ушёл разобиженный. Не знаю, верней знаю, как характеризовать поведение нового руководства дивизии, но сделайте это и сами. Когда я шёл, думал:
— Вот приду сейчас к своей, пока ещё, автомашине, а Козлов спросит насчёт того, хорошо ли вы, товарищ майор поужинали? А что я отвечу? Конечно, а кстати, нет ли у тебя чего-нибудь перекусить?
Так, идя к себе, иронизировал я сам над собой. Затем зашёл в палатку штаба и попросил дежурного:
— До пяти утра буду отдыхать. Если ничего особенного не случиться, постарайтесь не будить.
К вечеру во 2-ю гвардейскую, кстати, прибыл и ряд старших командиров из 230-й дивизии, а так же медсанбат, большинство — мои старые знакомые.
В шестом часу утра, обзвонив части, я в последний раз пошёл к комдиву доложить боевую обстановку. И просидел почти до 9 часов, пока не проснулись Захаров и Головин. Спали они вместе, накрывшись генеральской буркой.
— Дай мне бог такого единения с моим будущим командиром, вплоть до совместного спанья под командирской буркой! — пожелал я себе.
Потом я ждал письменное предписание, чтобы направиться в отдел кадров армии. Да, вот ещё что, прибыл посланец от секретаря партбюро 875-го полка Майорова, который доложил, что три группы этого полка, об одной группе мне уже было известно, ей командовал командир полка подполковник Добровольский, находятся в районе Краснодара! Одна группа состояла из 160 вооружённых бойцов, другая из 400 бойцов. Там же находится группа 396-го гвардейского полка из 100 человек и миномётный батальон полка с материальной частью.
И ещё я ознакомился с приказом командующего 37-й армии генерал-майора Козлова с объявлением приговора по делу Неверова. Потом оказалось, что столь суровое наказание Неверову было заменено 10 годами заключения, с отсрочкой что ли? Поскольку полковник Неверов стал командовать 9-й стрелковой бригадой и дослужился до генерал-лейтенанта!
Как реагировали бойцы и командиры на этот приговор? Недоумевали, не одобряли. Вот выдержка из политдонесения № 278 от 18.2.42, характеризующая, так сказать, мнение масс:
«Со всем командным составом проведены совещания в полках, на которых объявлен приговор Военного трибунала над б/командиром дивизии Неверовым. После проведённой работы по приговору заметно повысилась ответственность командного состава за порученное дело. Каждый понял, что отход без приказа — есть предательство интересов Родины и что за это строго карает советский закон.
Имели место нездоровые разговоры вокруг вынесенного приговора.
Медсестра Чугунова /медсанбат/ заявляет: „Я не перенесу этого удара. Неверов мне был лучше отца родного. Я что-нибудь над собой сделаю“. Ведёт себя обособленно. С ней неоднократно беседовал военком. Всё это не даёт результатов…»
Начальник политотдела дивизии старший батальонный комиссар Галушко, судя по тону политдонесения и его тогдашнему настроению, сам не одобрял такой скоропалительной расправы над гвардии полковником Неверовым, но он выполнял свои служебные обязанности и был обязан «разбивать нездоровые настроения».
Что касается меня, то я не слышал ни осуждения, ни сочувствия Неверову. Товарищи командиры предпочитали не обсуждать приговор. Но здесь молчание не было знаком согласия!