При свете фонарика я быстро осмотрел замок. Он немногого стоил. Я вставил отвертку и начал медленно нажимать. Когда я усилил нажим еще немного, язычок уступил и дверь открылась. Мне удалось проделать это почти без всякого шума. Я не вошел в темноту дома сразу же. Еще с минуту я стоял неподвижно и прислушивался. Я услышал лишь стук собственного сердца.

Я включил фонарик, и он осветил маленькую кухню. Я вошел и закрыл за собой дверь. Осторожно открыл дверь, ведущую из кухни в жилые помещения, снова остановился, прислушиваясь, а потом посветил в короткий коридор, который заканчивался у входной двери. Я помнил, что гостиная расположена слева.

Я тихо прошел по коридору к закрытой двери в гостиную. Я колебался. Если в этой комнате сидит и терпеливо ждет полицейский, я окажусь в кошмарной ситуации. Я стоял неподвижно, и по лбу у меня стекал пот. Я старался убедить себя, что если не найду пленку, будет еще хуже.

Я осторожно нажал на ручку и вошел в комнату. Через окно в нее проникал тусклый свет луны. Я огляделся. Никто не набросился на меня, никто не закричал, здесь не было никакого полицейского. Я спокойно вошел в комнату и закрыл дверь. Затем, подкравшись к окну, задернул ветхие шторы. Включить верхний свет я не осмелился.

Письменный стол стоял в углу. Я подошел к нему, опустился на корточки и взглянул под стол, светя себе фонариком. Маленькую деревянную кнопку я нашел почти сразу же, но не скажи мне о ней Фреда, я, наверняка, не заметил бы ее.

Я выдвинул нижний ящик, полный учетных книг и корешков от чеков. Выбросив все это на пол, я сунул руку под стол и нажал на кнопку. Дно ящика отошло дюйма на четыре, под ним открылась небольшая полость, в которой лежала кассета с пленкой.

Несколько секунд я не шевелясь сидел на корточках, смотрел на нее и не мог поверить своим глазам. Потом быстро взял ее и положил на стол. Снова нажал кнопку под столом — и дно встало на прежнее место. Я аккуратно уложил обратно в ящик все, что перед этим выложил из него на пол.

С кассетой в руке я торопливо приблизился к двери и шагнул в коридор.

Вероятно, этот человек уже находился в доме, когда я пришел, но могло быть и так, что он прятался в саду и проник внутрь уже после меня. Не знаю.

Когда с кассетой в руке я достиг двери черного хода, сзади меня послышался шорох. Я обернулся слишком поздно. В голове у меня вспыхнул фейерверк и, не успев опомниться, я очутился на полу. Где-то блеснул свет, а потом послышался топот убегавшего человека.

Я не шевелился. Казалось, моя голова сейчас лопнет. Я прислонился к двери и закрыл глаза. Голова трещала от боли. Когда мне немножко стало легче, я осторожно пощупал темя. Там вздулась шишка. Удар не мог быть особенно силен, но мне хватило и этого.

Я шарил вокруг себя по полу, пока не нашел фонарик. Включив его, я убедился, что кассета с пленкой исчезла. С чувством бессильного отчаяния я, шатаясь, вышел в теплый ночной мрак.

Мне понадобилось двадцать минут, чтобы добраться до конца Восточной авеню. Голова у меня качалась, шел я неуверенно, как пьяный, и дважды был вынужден присесть на край тротуара. Потом в голове немного прояснилось, вероятно от ночного воздуха, и наконец ко мне вернулась способность идти прямо. Через несколько шагов я налетел на Марка Кридена и его собаку.

— Господи! — вскричал он. — Неужели вы опять решаете на ходу какую-нибудь проблему?

— Именно, — ответил я хрипло. — Проблем у человека всегда хватает.

Он рассмеялся.

— Вы правы. У меня, например, проблема с этой тварью. Посмотрите на часы… представляете, человек в моем возрасте… и вынужден среди ночи гулять с собакой.

Мне хотелось видеть его лицо, но было слишком темно. Мог ли этот человек убить Горди? Мог только что ударить меня по голове и забрать пленку?

— Я слышал, вы уезжаете из Истлейка, Мэнсон. Очень жаль. И я огорчен вашим семейным разладом.

— Благодарю, — У меня безумно болела голова, и я не испытывал желания заниматься пустой болтовней. — Ну, мне пора домой.

Я зашагал дальше, а он присоединился ко мне.

— Я тоже уже возвращаюсь.

Несколько минут мы молча шли рядом, наконец он спросил:

— Мэнсон, вы думаете, кого-нибудь снова начнут шантажировать?

— Не знаю.

— Ведь у кого-то эта проклятая пленка должна же быть!

«Если не у тебя», — подумал я про себя.

— Несомненно.

Мы молча продолжали путь.

— Не могли бы вы, пользуясь своими связями, выяснить, где эта пленка?

— А вы?

— Мне пришлось бы действовать с чрезвычайной осторожностью, но вы, как главный редактор журнала, можете свободно расспрашивать кого угодно.

Я ни на секунду не забывал о возможности того, что пленка лежит у него в кармане и он лишь старается замазать мне глаза.

— Попробую что-нибудь узнать.

— Послушайте, Мэнсон, дело грозит нам обоим серьезными последствиями. Тут недостаточно просто пробовать. Если Голдстейн найдет пленку, нам придется туго. Я уже был вынужден лгать, теперь наступает ваша очередь.