Делалось это так: жертву привязывали к двум веревкам, пропущенным под кораблем; одну привязывали к запястьям, а вторую обматывали вокруг лодыжек. Потом его швыряли за борт. А поскольку киль был покрыт острыми ракушками – «морскими желудями» – те пластами снимали с наказанного моряка кожу. В соленой воде, это было болезненнее, чем можно себе представить. Оставшегося в живых после такого «купания» могли подвергнуть второй прогулке, если проступок того заслуживал.

«Голубой лагуной» владел и заправлял крупный, издерганный мужчина, известный, как Одноглазый Чарли Файн, заработавший свое прозвище после того, как поставил в покере собственный глаз на стрит со старшей десяткой против пирата по имени Джинхаус Джим. У Джима в тот раз был фул хаус – шестерки вкупе с одноглазыми валетами.

Чарли принадлежал кусок безымянного борделя рядом с «Голубой лагуной». Он выигрывал больше всего от хмельной щедрости Пима и давным-давно смекнул, что когда «Крепость» находится в городе, ради блага бизнеса нужно выдергивать Дарлу из боевых рядов на роль подавальщицы мистера Пима до самого закрытия заведения. Мало-помалу это стало традицией, освященной временем, и квартермейстер удивился, увидев перед собой другую официантку.

– Дарлы нет, – заявила она.

– Нет? Как это нет? Куда она подевалась? – удивился старый моряк.

– Померла. Хотите выпить? – предложила ему женщина.

Моргнув пару раз, Пим замотал головой, словно хотел утрясти в ней эти слова:

– Ты хочешь мне сказать, что Дарла померла?

– Мертвее кирпича, да, сэр.

Квартермейстер наклонил голову, словно весь мир встал наперекосяк, и это помогло бы ему лучше видеть. Он откашлялся и сглотнул. Чушь какая-то. Два месяца назад его подруга лучилась здоровьем, была полна жизни… Он заставил голос повиноваться себе:

– Чего с нею стряслось?

– Кишечная колика.

Вот так ни с того, ни с сего слепая кишка лопнула и прикончила ее, а Пиму не выпало даже шанса попрощаться! Он всегда думал, что когда-нибудь бросит пиратство и сделает из нее честную женщину. А теперь…

– Сэр? – позвала его подавальщица.

Пират поднял на нее глаза.

– Я знаю, что Дарлы нет, но я могу занять ее место, – улыбнулась женщина.

Рассудок Пима словно бы поплыл. Он едва разбирал слова.

– Занять ее место? – переспросил он, почти ничего не соображая.

– Я могу прислуживать вам, пока вы не выпьете свое, а потом, если хотите, подымуся с вами наверх, как раньше Дарла.

Но квартермейстер промолчал, все пытаясь уяснить масштабы своей утраты. Дарла, единственная женщина на земле, которой было небезразлично, что с ним будет… Он попытался вообразить себе жизнь без Дарлы в ней. Но женщина, стоявшая перед ним, что-то сказала, что он не совсем ухватил. Моряк попытался сосредоточиться.

– Извини, – пробормотал он. – Ты чего?

– Я хорошая проститутка, сэр.

– О…

– Мистер Файн выбрал меня лично, потому как у меня нетуть жалоб. А ежели вам угодно, я останусь в вашей постели всю ночь, в аккурат как Дарла.

Пим еще долго смотрел в пустоту, прежде чем наконец испустить тяжеленный горестный вздох. Потом он снова заговорил:

– Как тебя зовут?

– Грейс, сэр.

– Ты знала Дарлу?

– Как знала?

– То бишь вы были подругами?

Этот вопрос озадачил женщину:

– Нам тут особо не выпадает заводить друзей, сэр. А еще и соперничество за полсоверена и выше… Но Дарла, ну, была приятная, никогда ничего не кравши, чего бы я знала.

Квартермейстер неспешно кивнул:

– Грейс!

– Да, сэр?

– Желтый ром.

– Ладно.

– И побольше.

– Спасибо, сэр.

Два часа пьянства ничуть не умерили горе Пима. Он отмахнулся от предложения Грейс посидеть с ним, пока он пьет, и Чарли Файн подошел к его столу, чтобы выразить свое соболезнование. Но в конце моряк закрыл глаза руками, опустил голову на стол и расплакался, как младенец. Когда Мартин и Робертс вошли в бар и увидели своего исполинского друга рыдающим взахлеб, они удрали из заведения, будто преследуемые духами. Чарли Файн велел Грейс отвести Пима наверх, после чего принялся разгонять остальных посетителей.

Неохотно подойдя к рыжеволосому великану, Грейс похлопала его по спине. Спустив сорочку с одного плеча, она продемонстрировала подходящий размер и гладкость своей груди, потеревшись ею о невероятно волосатое лицо Пима. Подняв голову, он поднес ее грудь к губам.

– Пойдемте сейчас со мной наверх, сэр, – ласково сказала женщина.

Нижняя губа квартермейстера задрожала. Казалось, он вот-вот снова зальется слезами, но в последний момент моряк все-таки отодвинул стул и поднялся на ноги. Поспешно запихнув груди обратно в блузу, Грейс взяла его за руку и повела по лестнице.