Сделанную им игрушечную прялку она берегла до сих пор. Деляна знала, что Оди давно умер, но в самой глубине души не верила в это. Образ мальчика бледнел и расплывался в памяти – она лишь запомнила, что он был светловолос и высок ростом, намного выше ее в тот день, когда ее, плачущую, оторвали от него навсегда. Порой она расспрашивала Уту о его родителях, которых помнила совсем плохо, и пыталась представить, каким был бы Оди, если бы вырос. Высоким – Олег Моровлянин и Малфрида были рослыми людьми. Голубоглазым, как они. Светловолосым, как мать, потому что он был очень на нее похож.

В дни поминания мертвых Деляна сама пекла для него блины и клала самую красивую ложку, а потом напряженно вслушивалась в тишину, пытаясь уловить его присутствие. Ах, если бы ей сейчас умереть! Ее положили бы в могилу в уборе невесты, и она сразу оказалась бы вместе с ним, чтобы дожить недожитое. Она даже порой воображала их совместную жизнь на том свете, среди умерших предков, с его матерью, которой тоже больше не было в живых.

Но порой за бесконечным прядением или вязанием Деляне вдруг являлась мечта о том, как однажды Оди вернется и скажет, что вовсе не умер, а просто ее обманули. И все, что она воображает, будет у них не на том свете, а на этом. Это были глупые мечты, но такие сладкие, что не хватало духу их отбросить.

Возможно, Деляна и забыла бы прежнее, если бы в ее судьбе что-то изменилось. Но прясть и мечтать она продолжала все на том же месте. Несмотря на смену киевского князя, отъезд и смерть жениха, родственники не могли забрать девочку назад. Брак Володислава с княжной Предславой состоялся, а значит, Деляна должна была остаться в Киеве вместо нее. А уж за кем ей быть – решал теперь князь Ингорь. Точнее, княгиня Эльга, потому что все женские дела муж оставил на ее волю.

Самым простым было подобрать для Деляны другого жениха из младших родичей княжеской четы. И у Ингоря, и у Эльги имелись братья. Однако княгиня рассудила, что жена из Деревляни ни к чему воеводам, живущим в Волховце или в Плескове. Зато будущему киевскому князю она подойдет как нельзя лучше. Трудность состояла лишь в том, что этот будущий князь, единственный сын Ингоря и Эльги, был на шесть лет моложе Деляны. Не получившего меч женить нельзя, люди засмеют. Поэтому Эльга много лет ждала, не объявляя своего решения. Неосторожно говорить о свадьбе маленького мальчика – как бы не сглазить, тем более что его родич и предшественник Оди умер, едва войдя в возраст отрока.

Но время идет, дети растут. Княжичу Святославу пошел двенадцатый год, и Эльга решила, что пора объявлять обручение. Брак без обручения, которое длилось бы несколько лет, у знатных людей считается недостаточно почетным, а то и не вполне законным. Если справить свадьбу года через три-четыре, никто не сможет их попрекнуть.

Княгиня сама сообщила будущей невестке свою волю. Деляна выслушала молча, но, придя домой, горько разрыдалась. Молоденькой девушке стыдно выходить за жениха моложе себя, а к тому же юный княжич Святша был ничем не похож на Оди. Крепкий, но невысокий, как отец, он сейчас был на голову ниже Деляны, а все его мечты и мысли вращались вокруг долгожданного получения настоящего меча и участия в настоящем военном походе. Вот уж кто полностью оправдывал отзывы, что «будущий князь растет». Едва научившись ходить, Святша уже подражал кметям и лупил траву прутиком. Теперь он уже целыми днями носился по улицам и оврагам во главе собственной «верной дружины» и возвращался затемно, в порванной рубахе и весь оцарапанный. Предстоящая женитьба значила для него гораздо меньше, чем собственный конь, – отец обещал ему такой подарок к обручению. Да и чего еще ждать от одиннадцатилетнего отрока?

Добрая боярыня Ута пыталась утешать Деляну: когда-нибудь та сделается киевской княгиней, да и Святша ко времени свадьбы изменится, повзрослеет и сумеет ее полюбить. Не всю ведь жизнь ему с крапивой воевать!

– Он будет презирать меня! – сквозь слезы отвечала Деляна. – Я тогда уже буду такой старой! Он тут же наберет себе молодых жен, и буду я среди них сидеть, будто колода трухлявая!

Ута не знала, что сказать: ровесницы Деляны уже почти все были замужем, а года через три у них будет по пятеро детей. Но что поделать?

В скором времени Альдин-Ингвару представился случай исполнить совет и посмотреть, как живет воевода Мистина. Через пару дней после пира тот пригласил его к себе: свойство между ними было весьма отдаленное, но все же обязывало к взаимному вниманию. Выбрав подарки хозяевам и их детям – детей было много, Альдин-Ингвар точно не помнил сколько, – в сопровождении шестерых хирдманов он отправился в путь. Идти было недалеко – пару сотен шагов по Варяжской улице, – но показаться без дружины ему было бы невместно.

Их уже ждали: челядь распахнула ворота, сам Мистина стоял на пороге своей гридницы, приветливо улыбаясь и ожидая гостя. Они обнялись, Мистина пропустил Альдин-Ингвара внутрь, где перед очагом ждали хозяйки: боярыня Ута в коричневато-золотистом ромейском платье с синими узорами и какая-то девушка – в варяжском платье зеленой шерсти с белой вышивкой. Девушка держала приветственный рог, готовясь подать его гостю.

В первый миг Альдин-Ингвар удивился, кто бы это мог быть: он знал, что Мистина женился одновременно с князем, а значит, его и Уты старшей дочери сейчас не может быть больше десяти лет от роду. Возможно, это младшая сестра хозяина, о которой он, Альдин-Ингвар, просто раньше не слышал? Он приветливо улыбнулся и поклонился, ожидая, что сейчас ему скажут, кто это.

Но замер, увидев, как изменилось лицо девушки. Она впилась в него взглядом, в безотчетном порыве шагнула вперед. Руки ее разжались, рог с медом упал, золотистая лужа растеклась по земляному полу. Вокруг раздались возгласы, но девушка не заметила. Потрясенный взгляд ее распахнутых глаз был прикован к Альдин-Ингвару, рот приоткрылся, будто ей было трудно дышать.

Из глаз девушки выкатились две слезы.

– Это… ты… – хрипло прошептала она, не владея голосом. – Ты… вернулся…

Теперь и Альдин-Ингвар переменился в лице. Да, вернулся. Как почти каждую весну уже вот лет пять или шесть. Но он видел эту девушку впервые и не мог даже вообразить, почему вид его так ее потряс.