– Э-эх!

Досадливо махнул рукой Горбыша: с людьми не поспоришь. А как славно-то было бы.

Навеки запомнил бы род его сына-заступника. Честь и хвала через то и ему, отцу бы,

перепала.

Жертва богам дело особое. Здесь в один день не управишься. Нареченная пара была

скрыта в шалаше, поставленном в особом месте, неподалеку от селища на склоне

холма. Там лежал священный конь-камень – огромный валун, выступающий из земли.

Никому нельзя было видеться с избранными, ведь теперь они находились уже между

двух миров – Нави и Яви. Целую неделю Щука и Добромила постились, готовились к

празднику.

Наконец назначенный день пришел. Утро задалось солнечным, с легкой прохладцей

от прошедшей ночью грозы с ливнем – доброго знака перумова. Туман тонким рваным

рядном укрыл озеро, клубился над речкой.

Птицы возносили песенные почести лету. В утренней тишине разносились их

переливчатые трели, радостно встречавшие начало нового дня.

На рассвете вывел волхв заложных жениха и невесту к речке, чтобы вымылись они

перед священным таинством, смыли с себя последние земные тяготы и невзгоды, чтобы

унесла вода все привязанности и думы о бренном.

Мать-большуха, исполняя роль жрицы, обрядила молодых в белоснежные

тонкопрядные сорочки с особой родовой вышивкой. Обула в новые лапоточки,

украсила родовыми обережными знаками, чтобы в божественных чертогах сразу

узнали какого они роду-племени.

Славичи пришли к шалашу с песнями, усадили унота с девицей на лучших

разряженных по такому случаю коней и повезли на крутой холм, где уж и кострище

приготовили. У сложенных для к него бревен лежали: стреноженный конь, огромный

дикий бык-тур, которого охотники еще вчера в лесу добыли, черный петух, кошка и

собака.

Неподалеку от жертвенного костра стоял свежесрубленный храм. Здесь будет жить и

молиться древним богам их волхв. Огромные дубы сплотились вокруг нового храма,

15

под их сенью скрывались древние кумиры Рода, Сварога, Даждьбога, Перуна, Макоши и

Велеса, привезенные из оставленной родины.

Светлые бревенчатые стены храма были покрыты искусной резьбой и раскрашены

яркими красками. Высокий тын вокруг главного капища украшен рогатыми турьими

черепами и черепами священных лошадей. Никому понапрасну нельзя входить за

ворота этого храма, только в особых случаях, на праздники или когда нужно совершить

особое жертвоприношение при молитве о больных или в помощь воину, охотнику,

рыбаку или хлеборобу, разрешалось нарушить покой родового святилища.

Вышел к поселянам волхв. Был он стар и мудр. Многое мог старец: с богами говорить,

ветер утихомирить, дождь призвать, болезнь смертную от нужного роду человека

отвести. Много лет верой и правдой служил он своему народу, много раз спасали его

мудрые советы Славичей. И сейчас он знал то, о чем еще не догадывались его родичи:

в последние разы он совершает свою работу. Скоро и его тело сгорит в ярком пламени.

Знал волхв, что близиться его последний час – посланники Рода уже не раз приходили к

нему во сне, звали в мир предков.

Стоял волхв на холме и смотрел, как завели люди древнюю игру-ритуал: встали

попарно в длинный строй, символизирующий ствол мирового дерева, и стали

поочередно проходить через него, словно рождались на новом месте, выходя из

ствола-чрева на свет божий. Прошедшие сквозь строй пары, снова становились позади

всех, чтобы вновь родиться уже в мире предков. Так и вилась река жизни – из одной

ипостаси в другую. Из мира живых в мир мертвых и снова в мир живых. Как природа

рождается весной и умирает осенью, так и жизнь человеческая перетекает, переходит

из одного состояния в другое.

Последней из символического чрева вышла заложная пара и повели ее к высокому

кострищу. Не смотрели они уж по сторонам. Туманны были их взгляды, руки-ноги вялы,

головы опущены – их глаза уже глядели в другой мир, только тела еще и оставались на

бренной земле. Ничего не видели и не чувствовали они перед физической смертью и не

было в том никакой посторонней помощи: не пили они ни зелья-дегеля, не дышали они

и дымом ядовитым – то дела неправедные, для слабовольных придуманные. Чистые же