проигрыш, словно отвечая на ее сердечную боль. А большуха запрокинув голову, как

будто слова певчего страдания теснясь и толкаясь, рвались из глубин ее охрипшей от

боли души, пропела следующие строки:

– Прощай, лес, прощай орешник, прощай птица-пересмешник! Занесла меня Недоля

на чужое страдать поле!

И снова музыка поглотила, растворила в себе женское горе и печаль,

выплеснувшуюся протяжным криком-плачем.

И неслась, разливалась широким половодьем та песня-страдание вперемежку с

лихой музыкой над лесом и рекой, над неведомой, необжитой еще сторонушкой.

Глава 3

Ставр сидел под навесом и сосредоточенно точил лезвие топора.

– Пань, а Пань, – позвал он жену, – собери-ка мне к утру чего-нето в котомку. В бор

схожу, погляжу на лес.

– Чегой-то в такую пору отправиться решил? – спросила удивленно большуха,

выглянув из-за печи, сложенной тут же под навесом. – Не время еще строевой-то лес

метить, туда и опосля сходить успеется. И другой работы вон, почитай, делать не

переделать-то.

20

– Вот и нечего мне людей от дела отрывать. С пожней4 покончили, слава Перуну,

дождей мало было, землянки сообща выкопали, хоромы для богов возвели, а с утра и

за раскорчевку поля мужики возьмутся. Я уж распорядился.

– Люди на работу, а ты в лес? – еще больше удивилась большуха.

Не бывало такого прежде, чтобы ее муж от работы бегал.

Ставр сурово взглянул на жену из-под кустистых бровей, и она примолкла: знать была

у большака причина в лес одному отправиться.

– Огненный Волхв скоро, Панюшка, – примирительно проговорил Ставр.

И большуха понурилась: как же сама-то не додумалась? Закружилась с заботами

бабьими. Их шестеро сыновей давно уж семьями обзавелись, своих детишек пестуют. А

ведь скоро матерям помоложе сыновей в лес отправлять – первое мужское посвящение

на этом месте. Вот и пойдет ее Ставр лес оглядывать. Там предстояло жить парням

почти год, учиться мужскому делу, становиться взрослыми.

Все верно – необходимо было большаку уже сейчас о мужском доме позаботиться:

место подходящее выбрать, чтобы не далеко и не близко от селища стоял. Но в лесу

глухом, труднопроходимом – потому как никто из посторонних не должен был видеть,

что там происходит. То дело мужское – тайное.

– Не ходил бы один, СтАврушка, кого-нито с собой возьми. Вот хоть бы и Воилу.

– Воило сам с утра в лес пойдет: охотники хотят вепрятины добыть, они тут усмотрели

выводок большой, если сейчас не озаботиться, потом потраву полям устроить могут. В

этот год, сама знаешь, каравай-то из жита не высок будет. Ужо хоть мяском богов

отблагодарить и то дело.

Вздохнула большуха: что правда, то правда – на праздничном столе разве что один

житный каравай и будет. Никак не спрятаться за ним ее богатырскому мужу. Но что уж

тут поделаешь – не на этот так на будущий год от души отблагодарят они Макошь, да

Овсеня щедрыми житными караваями. Напекут целую гору, чтобы не только ее Ставр,

но все мужики за ними схорониться смогли. А в этом году будут у них караваи на Овсень

День из просянки с рогозом не хуже пшеничного.

Одно хорошо: сберегли зерновой запас жита и то славно. Не потравили в долгой

дороге, не съели, так нече и богов гневить.

4 Пожня – сенокос.

21

Зима-то по всем приметам должна стоять теплая – вон на рябине и березе листья еще

не пожелтели совсем, да и куры линять начали: перезимуют родичи уж как-нибудь. К

тому же успели бабы да девки к зиме достаточно дикого зерна из шелковицы, и

костреца с ежовником заготовить – будут люди зимой и с кашей, и с хлебом. И

съедобных корневищ насушили немало, а заморозки придут, так рогоза и кувшинок

насушат под потолками, да наквасят в бочках-долбленках дубовых – кто не лениться,

тот никогда с голоду не сгинет.

Маслица вот из дикого льна и желтушника заготовить надобно поболее, чтобы зимой

моченую черемшу, маринованный рогоз, да квашеную лебеду заправлять.

Большуха возилась у печи, раскатывая тонкие лепешки из дикой просянки, и все