предков оберегаемое.

Сходил к зарослям малинника, нарвал листвы и ягод, потом набрал горсть голубики,

заварил взвар и подал лежавшему насуплено Суховею.

– Ставр Буриславович, мне ж теперь от стрыя7 достанется – проговорил понуро

Суховей.

– А то как же, – сурово подтвердил Ставр, – он же пестун твой и за тебя перед воями

слово держал. А ты … сохатого проспал.

– Позору-то теперь не оберешься, – промямлил Суховей, коротко взглянув на Ставра.

Ставр усмехнулся, пряча улыбку в бороде и усах.

– Ну, так ж ему башку-то снес? Снес. Значит – победил ворога. Вот сошьет тебе мамка

из его шкуры знатные замшевые штаны, а батька сапоги – Липка глаз не отведет.

Суховей покраснел и ничего не ответил.

– А теперь поведай-ка мне чего один-то? – посуровел Ставр. – Остальная дружина

где?

– Ратьша меня вперед послал, чтобы, значит, не волновались, – ответил Суховей,

умащиваясь поудобней на хвойной подстилке. – Мы там странных людей встретили. На

7 Стрый – дядя по отцу.

29

нас похожи, а бают по чудному. Ратьша их до ихнего селища пошел проводить,

поглядеть, что там да как. Потом придут. К праздникам Радогощи8 как раз вернутся.

– Что за люди-то? Далеко отсюда?

– Шесть дён в одну сторону. Все лесом, да болотами. Трудно им до нас добраться.

Ратьша так, из интереса, решил посмотреть. Говорят они чудно, и одеты не как мы, а

струмент как у нас почти. Жальников9 не городят, гробы на столбах вдоль дорог ставят.

Их покойники там лежат ногами-то вперед – така жуть.

– Чудно, – удивился Ставр.

– Ага, Ратьша так и сказал, что они чудью зовутся.

– Слышал я о таком племени от странников, но думал, что они отсюдова подалее на

север живут. Ты давай-ка поспи чуток, а я к сохатому схожу, да и с медведя шкуру тоже

надобно снять – не оставлять же тако добро.

– Силен ты, Ставр Буриславович, эка каку махину уложил, – вздохнул Суховей. – Ему,

поди, не меньше двадцати лет было, матерый.

– Не расстраивайся: будут на твоем счету еще и не такие трофеи – усмехнулся Ставр. –

Спи. Сегодня отдохнешь, завтра домой пойдем. Заждались там тебя … поди-ко не

только мать.

Глава 4

Вечер протянул длинные темные руки-тени от деревьев к дерновым крышам хижин-

землянок лесного поселения. Их изогнутые длинные пальцы цеплялись за конские

черепа, повешенные на концах охлупней. Старались незаметно вползти в открытые

двери, узкие и невысокие, корябались в маленькие окна-волоконца, устроенные под

самыми слегами.

Ветер почти стих, кузнечики дружно и слаженно славили мать-природу. Далеко за

рекой, над лесом, полыхала яркая зарница, но грома не было слышно.

Большуха выбралась из землянки по ступеням, вырезанным прямо в почве и,

разогнувшись, огляделась. Деревня еще продолжала работать, но это были уже

вечерние, завершающие день дела. Девушки доили коров, и тугие струи жирного

молока гулко ударяли в подойники. Ватага Кома собиралась в ночное: смех и веселое

гиканье отроков звонко разносились над притихшим лугом у озера. Мужики сидели под

навесами у своих землянок в ожидании вечери. Кто-то из них плел лапти – после

8 Радогощь – праздник осеннего солнцестояния.

9 Жальник – погребальный курган.

30

праздника Закрытия Сварги уже нельзя будет ходить босиком, так что к этому времени

необходимо обуть всех домочадцев. Кто-то точил притупившийся чекан10, а кто-то

вырезал из приготовленных заранее чурок ольхи или березы миски и ложки. Старшие

жены заканчивали возиться у печей, им помогали женки – младшие жены, – невестки

возились с малыми ребятишками. Без дела никто не сидел.

По крышам землянок можно было легко узнать, в какой семье сколько женатых

сынов – вокруг отцовской землянки, как молодые грибки вокруг старого, возвышались

крыши их собственного жилья. Только когда у сына появлялись внуки, тогда он мог

отделиться и жить своим домом, в котором уже он был главой-старшиной.

Все эти землянки стояли бок о бок, и под землей сообщались между собой ходами.