и твердые духом могли еще при жизни отрешиться и впасть в особое состояние, при

котором не чувствовали ни страха, ни душевного беспокойства.

Взошли посвященные на высокий костер и под заклинания волхва помчались их души

к предкам, чтобы навсегда стать посредниками между живыми и ушедшими.

16

А селяне расположились на крутом склоне холма, разложили принесенные яства для

жертвенного пира, разожгли особую краду1 и стали ждать: выйдет ли из лесу олениха со

своей дочерью? Выйдет – приняли боги их жертвы, осветили своим присутствием новое

поселение. Не выйдет – последует второй круг жертвоприношений.

Но видно угодили они богам, хороших чистых людей послали они в небесные

чертоги: вышла на поляну у холма олениха со своей дочерью и стояла покорно, пока

охотники не закололи их для пира.2

После братчины начался особый танец-ритуал.

Вышли в круг два воина: славный Борич и не менее храбрый Бранник.

– До первой крови! – крикнул кто-то из зрителей.

– Тому и быть – согласились оба воина.

И начался бой-пляска. Пошел по кругу широкоплечий Бранник, запустил в волосы

могучие руки, встряхнул кудрями русыми, совершая древний воинский обряд. Вторил

ему и Борич – верткий и сухопарый, но обладающий силушкой немерянной. Он, схватив

себя за бороду, притоптывал и покрикивал, призывая духов-свидетелей.

После этого действа оба впали в особый боевой транс – уже ничто не могло им

помешать выполнить намеченное. Отступили на задний план и крики, и смех

сородичей. Один только соперник и приковывал их внимание, одному только богу

покровителю воинов – Перуну и подчинялись они. Вышли воины из привычного

общечеловеческого пространства, перебрались в иной пласт бытия, где и время-то

текло иначе, и чувства были другими. Обманчиво расслабленное тело воина-танцора

реагировало теперь не то, что на действие соперника – оно улавливало малейшее

дуновение ветерка.

Тут и музыканты подоспели. А какой же ритуальный поединок без музыки?! Без нее

только злость из человека и прет, а с музыкой – разудалое действо, которое она и

поддержит, и остановит вовремя.

Полился древний напев по-над кронами вековых деревьев, над поляной, полетел над

склонами кургана, никогда прежде людей не видавших.

Низкие, мужественные звуки гуслей и бубнов будили в душах людей нечто затаенное,

доставшееся от предков, устойчиво неизживаемое, сильное.

1 Крада – жертвенный костер.

2 Добровольный выход оленя к ритуальному пиршеству существовал на самом деле и был не раз описан свидетелями

вплоть до 16 века.

17

Им вторили высокие, дребезжащие звуки жалеек и рожков, взрывали в сердце

неведомую отвагу и, раздражая, дразнили, подталкивая нетерпеливо выплеснуть все,

что накопилось, что не давало покоя по ночам, все, что будоражило и заставляло

хрипеть сердце от тоски неминучей.

И воины не остались равнодушными, столкнулись грудью, пробуя силу соперника,

повернулись на месте, еще не давая воли кулакам. Потом расступились и начался

поединок.

Бились воины, словно неслись в залихватской пляске, с подскоками и присядками.

Выбрасывая ноги и взмахивая руками, только в этом танце за, казалось бы, простыми и

неопасными движениями была скрытая неведомая врагам силушка, смертельная и

непонятная.

Недолго оставались на своих местах и остальные мужчины, вот уже налились их лица

краской, отяжелели кулаки, сжались, так не терпелось и им вступить в схватку.

А музыканты это почувствовали, и вмиг изменился ритм наигрыша. Теперь слышался в

музыке и простор степей, и шум листвы в древних священных дубравах, и тяжелая

поступь вражеской армии, и визгливые выкрики их командиров.

Первыми не выдержали мужи недетные. Загорелись их глаза удалью молодецкой,

вышли они на поле, встали стенка на стенку и пошла потеха. Бились, словно в пляске

неслись, только и слышалось покрякивание да похрустывание.

За парнями не сдержались и старшие. Встали в строй и словно преобразились в один

миг. Теперь не было среди них ни пахарей, ни охотников – все были воями. Да такими