Довольный Мануил, улыбаясь, обозревал недавнее поле битвы.

– Теперь пусть Гёза трепещет – сказал он Борису. – С помощью архонта Галича мы сумеем его одолеть.

– Если Владимирко Володарьевич нас не подведет, – пророчески изрек Борис.

Четыре года Агнесса прожила в Галицком княжестве. Первое время она тосковала по родине, но постепенно тоска сменилась на легкую грусть при воспоминании о Тулузе. О чем было жалеть, если ей жилось хорошо с любящим мужем, с которым она растила двоих замечательных детей – дочь Агашу и сына Илюшу. Между супругами царило согласие. Агнесса была благодарна Любиму за то, что он спас ее от позора и дал возможность наслаждаться семейным счастьем. Она старалась не перечить ему, хотя порой его навязчивая забота начинала ей досаждать.

После рождения детей боярин почти боготворил жену. Он одинаково любил дочь и сына, забыв, казалось, о том, что Илюша родной ему по крови, а Агаша нет. Девочка очень походила на свою мать, и только взгляд у нее был такой же, как у Бориса, но об этом знала только Агнесса.

Любим, как и обещал, ни разу не попрекнул жену ее прошлым, она же вела себя так, словно выбросила из головы все, что предшествовало их встрече. Однако совсем забыть своего прежнего возлюбленного Агнесса не могла, как не старалась: она вспоминала о нем и тогда, когда ловила взгляд дочери, и тогда, когда встречалась с князем Ярославом.

Жили Любим Радкович и его молодая жена большее время в селе Радимычи Деревянный замок недалеко от реки Сан стал для Агнессы семейным гнездом. Здесь все были просторные господские покои, большое число разнообразных хозяйственных построек и самое главное – мастерские. Французские феодалы чурались торговли, считая это занятие позорным, а в Галицком княжестве было в порядке вещей, если боярин продавал творения своих ремесленников. Основной доход Любима Радковича был от цветного стекла: эта продукция пользовалась успехом не только на Руси, но в Венгрии, Польше и более дальних землях. Вторым по доходности было производство прочных телег и лодок. Для собственных же и господских нужд радимичиские гончары делали посуду, плотники изготовляли хозяйственную утварь, а ткачи ткали тонкие и толстые холсты.

Радимычи располагались в очень красивом месте. Вокруг шумел густой лес, где высились огромные буки, раскинули густые кроны тисы, ощетинился колючими ветвями можжевельник, вытянулся выше человеческого роста папоротник, и где было еще много всяких деревьев, кустов и травянистых растений. А мимо села несла свои воды живописная река Сан.

Жизнь в Радимычах нельзя было назвать уединенной. К причалу у села часто приставали суда, груженные солью и различными товарами. Кроме того, Агнесса и Любим наведывались в город Санок, где им всегда был рад тамошний воевода Григорий Жилиславич. И все-таки боярин беспокоился, как бы его жена не заскучала в глуши. Она уверяла его, что в заботах о хозяйстве и детях ей не до скуки, тем не менее он старался ее развлечь, для чего держал в Радимычах музыкантов, песельников и сказителей. Был у Любима и шут-карлик Ярема – весьма остроумный малый.

В один из летних вечеров боярин и боярыня сидели в открытой галерее, называемой на Руси гульбищем. Здесь же резвились дети, трехлетняя Агаша и двухлетний Илюша, за которыми приглядывали Боянка и мамка Милка. Ярема смешил всех присутствующих забавными песенками, а дударь Лепко играл на свирели.

В разгар веселья один из слуг боярина сообщил о страннике у ворот.

– Что за странник? – удивился Любим.

– Будто бы он родом из греческих земель.

– А он говорит по-русски?

– Говорит и по-нашему, и по-валашски 15 .

– Впустите странника! – велел Любим. – Пущай он поест на кухне, а потом мы с ним потолкуем.

Как только слуга ушел, боярин проговорил с сомнением:

– Неужто странник и впрямь дошел к нам аж из греческих земель?

Ярема хихикнул:

– Так языком дойти можно не токмо из греческих земель, но даже из Рипейских гор, а то и вовсе из самого пекла.

Любим тоже хмыкнул:

– Ну, пущай он нам сказки сказывает, лишь бы складно получалось. Мы всех рады послушать.

– Хочу сказку! – потребовала Агаша.

Боярин подхватил ее на руки.

– Будет тебе, лапушка, сказка. Самолично расскажу перед сном.

– А мне? – ревниво спросил Илюша.

– И тебе непременно? – пообещал ему отец.

– А матушка песенку споет, – повелительно сказала девочка.

– Обязательно спою, – откликнулась Агнесса с улыбкой.

Она пела песни дочери и сыну на своем родном языке, а дети, хотя не понимали ни слова, с удовольствием ее слушали.

Боярин подбросил вверх Илюшу, затем покачал на ноге Агашу. Сын и дочь были счастливы. Агнесса тоже радовалась, глядя на свое семейство, но внезапно ее будто что-то толкнуло в сердце, а в ухо словно кто-то прошептал:

«Беда будет! Ох, беда случится!»

Агнесса побледнела.

– Что с тобой? – спросил муж с тревогой.

– Худо мне вдруг стало, – проговорила она.

Любим тут же велел Боянке и Милке увести детей. С боярином и боярыней остался только шут Ярема.

– Приляг, лада моя, на лавку, – обратился Любим к жене. – Али тебя снести в опочивальню?

– Мне уже лучше, – попыталась успокоить мужа Агнесса.

– Не приведи Господь, станет хуже, – волновался боярин.

«Теперь муж будет суетиться вокруг меня до самой ночи», – с легкой досадой и вместе с тем с нежностью подумала Агнесса.